Протест против власти старейшин сконцентрировался вокруг их обращения с Элиасом Хиксом, пророчествующим проповедником, который выступал с проповедями против рабства в «Найн партнерс». В качестве общественного Друга Хикс посещал район Филадельфии в 1819, 1822 и 1826 годах. Лукреция и Джеймс гордились тем, что принимали его у себя дома и сопровождали во время посещений местных собраний. Они верили в то, что филадельфийским квакерам нужно слушать проповеди Хикса против рабства, а также его призывы вернуться к раннему квакерству и примату понятия Христа внутри нас.

Хиксу было уже за семьдесят. Это был высокий, сухопарый старый человек с горящими черными глазами и длинными белыми волосами. С каждым годом его речи становились все яростнее. Он напоминал Друзьям, что для ранних квакеров каждый день был одинаково святым, и называл все усиливающуюся тенденцию соблюдать субботу «еврейским предрассудком». Он также резко критиковал новый евангелизм, входивший в моду в кругах светских городских Друзей. Все эти разговоры об омывании в крови агнца, спасении через покаяние – не для Детей Света, громогласно утверждал он. Важное значение имеет внутренний Христос, а не внешние события его рождения и смерти. «И от всей души я призываю вас довериться Христу, который никогда не был распят, которого никогда не убивали, Христу, который не может умереть», – проповедовал он на собрании.

Для филадельфийских квакеров такие речи звучали как отход от Писания и отрицание божественной природы Христа. Старейшины решили попробовать подвергнуть Хикса наказанию и не допускать его к устному служению на территории Филадельфийского Годового собрания. Хикс, однако, отказался встречаться с ними. Многие местные квакеры, даже те, кто не совсем понимал или не совсем одобрял речи Хикса, тем не менее верили в его право говорить на молитвенных собраниях, если его подвигал к этому Дух. Демократические настроения были особенно сильны в сельских общинах. Идеалы равенства, сохранившиеся со времен Французской революции, все еще просачивались в национальное сознание.

Элиас Хикс, чьи взгляды на теологию и блестящие проповеди вызвали разлад в Обществе Друзей. Его последователи были известны как «хикситы». Силуэт на бумаге, Ричард Филд, 1829 г. (Любезно предоставлено Исторической библиотекой Друзей, Свортморский колледж)

Президентская кампания Эндрю Джексона 1824 года еще больше усилила национальный протест против имущих классов. Сельских квакеров утомило снисходительное отношение к ним со стороны обеспеченных городских кузенов. Постепенно фракция под руководством учителя-квакера Джона Комли развернула борьбу за право Хикса говорить. Мирная жизнь филадельфийских квакеров рухнула под напором ожесточенной фракционной борьбы. На городском собрании весной 1827 года напряжение вылилось в яростную дискуссию по вопросу о назначении клерка. Большое число представителей поддерживали кандидатуру Джона Комли, однако ортодоксы настаивали на том, чтобы на своем месте оставался Сэмюэль Беттл, клерк предыдущего года. Обе стороны не шли на компромисс, и в итоге большинство присоединилось к Комли в «спокойном отступлении с места схватки». Обе группы считали себя законным Обществом Друзей и претендовали на одни и те же дома собраний и школы.

Лукреция и Джеймс осуждали мелочные споры. Они считали, что возможно молодежь могла позволить «партийному духу» взять верх, но для столпов Общества подобное было недопустимо. Джеймс, который восхищался Хиксом и слишком громко возражал его критикам, не мог оставаться в стороне, и вскоре решил присоединиться к сторонникам Хикса. Лукреция была далеко не так уверена в правильности подобного поступка. Хотя она лично соглашалась с Хиксом и поддерживала его право на выступления, она видела ограниченность и ожесточение у всех участников противостояния. Намеревались ли вновь обретенные сторонники Хикса действительно ослабить власть старейшин? Лукреция не была в этом так уж уверена. Ее сестра Элиза Ярналл оставалась сугубо на стороне приверженцев традиций. Да и Анна Мотт, ее свекровь, неожиданно перешла на сторону консерваторов. Она перестала навещать Джеймса и Лукрецию, и даже месяцам не отвечала на их письма. Когда же она все-таки писала, то послания были выдержаны в ледяном тоне. Лукреция знала, как сильно ее муж привязан к матери, и страдала вместе с ним.