Что я и начал делать в дальнейшем.

В Касре-Ширине мы задержались ещё на час, пока полиция оформляла разрешение на въезд в Тегеран. И здесь Иран раскрыл перед нами своё истинное величие. Освещаемая впереди восходящей луной, а позади – заходящим солнцем, обширная панорама округлых предгорий уходила вдаль от сасанидских руин, мерцая то тут, то там янтарными огоньками деревень, пока вдали, наконец, не выросла могучая череда пиков крепостных валов. То вверх, то вниз, рассекая свежий бодрящий воздух, мы мчались к подножию гор, затем всё выше и выше, к перевалу между иглами сосен, вышивавших звёздный узор. По другую сторону перевала находился Керенд, где мы поужинали под музыку ручья и пение сверчков, глядя на сад умытых луной тополей и опустошая корзину со сладким виноградом. Комната была увешана печатными плакатами с изображением женской половины Персии в объятиях Марджорибэнкса, на которого с высоты арки в Ктесифоне одобрительно поглядывали Джамшид, Артаксеркс и Дарий.

Тегеран (3900 футов), 2 октября. – В Керманшахе негодование водителя выплеснулось через край. Он хотел заночевать в Казвине вместо Хамадана. Почему так, он не сказал, да и вряд ли знал; он был похож на ребёнка, который хочет только эту куклу, а не другую. Чтобы прекратить спор, в котором принял участие весь персонал гостиницы, утром я уехал в Таке-Бостан. Таким образом, дальше Хамадана мы в тот день не продвинулись.

В гротах Таке-Бостана76, судя по всему, трудился не один скульптор. У парящих над аркой ангелов коптские головы, а рельефы их одеяний выглядят плоскими и изящными, как на бронзовых медальонах эпохи Возрождения. Боковые панели внутри арки украшены более объёмными рельефами, которые различны между собой; слева – законченный барельеф искусной работы и детальной проработки, а напротив – незавершённая резьба из череды плоских поверхностей, будто наложенных на камень, а не высеченных из него. В глубине арки, находясь в разительном контрасте с динамичными и кинематографичными сценами охоты и суда, возвышается гигантская фигура царя на коне, чья бездушная безжалостность напоминает немецкий военный мемориал. Типичный образ сасанидской культуры. Трудно поверить, что скульпторы были персами.

Гроты вырублены в основании огромного горного выступа и отражаются в воде. Рядом с ними стоит полуразрушенный домик для отдыха, в котором устроила пикник компания дам. Гармония этого места стала совершенной, когда к ним присоединился джентльмен, пленяющий рублеными чертами лица и одетый в испачканную рубашку навыпуск, лиловые сатиновые брюки и хлопчатобумажные носки на лиловых подтяжках.

Бехистун77 задержала нас на минуту, продемонстрировав огромную клинопись, вырезанную, словно страницы книги, на скале цвета крови; так же и Кангавар – маленькое разрушенное местечко, которое может похвастаться развалинами эллинистического храма и оравой бросавшихся камнями мальчишек. В Хамадане мы не стали беспокоить гробницы Есфири и Авиценны, но посетили Гунбади-Алавиан – мавзолей Сельджуков XII века, чьи некрашеные лепные панели, пышные и утопающие в буйстве растительного изобилия, всё столь же торжественны и богаты, как и Версаль; вероятно, даже богаче, если принимать во внимание возможности бюджета. Когда великолепие достигается только работой резца по гипсовой штукатурке, а не богатствами всего мира, то это совершенство самого образа. Великолепие мавзолея наконец перебивает послевкусие Альгамбры78 и Тадж-Махала79 в магометанском искусстве. Я приехал в Персию избавиться от этого привкуса.

День пути прошёл в диком напряжении. Мы то пикировали, то взмывали по горному серпантину, проносясь над бескрайними равнинами. Солнце испепеляло. Огромные спирали пыли, танцующие, словно демоны, над пустыней, удушали нас и тормозили бег стремительного «Шевроле». Вдруг далеко впереди, в долине, мелькнул бирюзовый кувшин, подпрыгивавший на спине осла. Рядом шёл хозяин в одеждах тускло-голубого цвета. И, глядя на этих двоих, затерявшихся в гигантской каменистой пустоши, я вдруг осознал, почему синий – исконно персидский цвет, название которого на фарси означает воду.