– Эй, я с тобой разговариваю! – огрызнулся он, чувствуя, как злость подкатывает к горлу. – Или у тебя язык отнялся после вчерашних истерик? Мама-то как провожала? Видела? – Он кивнул назад, в сторону давно скрывшегося из виду дома, пытаясь хоть как-то ее задеть воспоминанием о матери.

Она отвела взгляд обратно в окно, как будто ничего не слышала. Ее молчание было оглушительным.

Игорь резко выдохнул, его пальцы снова впились в руль. Он сглотнул комок ярости и бессилия. Он снова включил радио, выкрутив громкость на максимум. Оглушительный бит и визгливые голоса заполнили салон, но не смогли пробить стену отчуждения, окружавшую Алину. Она просто слегка наклонила голову, отгородившись и от него, и от шума, уставившись на быстро меняющийся пейзаж за окном – город окончательно сменился бескрайними полями, уходящими к далекому горизонту.

Он ехал быстрее. Желто-зеленая полоса полей сливалась за окном. Мысли путались. Мать на балконе… ее глаза… слово "гнида"… ледяной взгляд Алины… этот дурацкий приказ… И бабушка… **Людмила Петровна**. Ее образ всплыл – теплый, но теперь окрашенный тревогой. Как она их встретит? Что они привезут ей в ее тихий дом? Два вулкана ненависти?

– Слушай, – снова нарушил тишину Игорь, на этот раз без ехидцы, почти деловито, но голос все равно выдавал напряжение. Они уже давно были за городом, трасса была относительно ровной, но пустынной. – Я отвезу тебя к бабушке. Сиди там, готовься к своим экзаменам. Но запомни… – он бросил на нее быстрый взгляд, – …не выноси мне мозг по дороге. Еще час ехать. Хоть помолчи. Я устал. – Он добавил последнюю фразу, хотя чувствовал себя скорее взвинченным, чем уставшим.

Алина открыла глаза. Она не повернулась, но он почувствовал, как ее внимание на мгновение сфокусировалось на нем. Затем она произнесла тихо, ровно, без тени эмоций, глядя прямо перед собой на убегающую ленту асфальта:

– Отдыхай сколько влезет. Что тебе мешает-то тебе.

Тон был абсолютно ровным, как утром. Те же слова. Та же убийственная индифферентность. Она снова отключилась.

Игорь резко хлопнул ладонью по рулю. Глухой удар эхом отдался в салоне.

– Ага! Сиди! – вырвалось у него. Он чувствовал себя загнанным в угол. Он прибавил газу, хотя скорость и так была приличной. – Сиди и молчи! Как рыба! Бабушке скажешь, что у тебя рот зашили! – Его слова висели в воздухе, глупые и беспомощные. Он замолчал, стиснув зубы.

Алина не удостоила его ответом. Она лишь чуть сильнее прижалась к дверце. В ее профиле читалось напряжение, но не страх перед его ездой, а глухое, беспросветное отторжение.

Машина, громыхая, неслась по пустынной трассе. Поля тянулись до самого горизонта, сливаясь с бледным небом. Деревня, бабушкин дом – все это было еще далеко впереди, за поворотами, за холмами, за долгим часом дороги. Они были все еще **в пути**. Запертые в металлической коробке под палящим солнцем, в тишине, пронизанной ненавистью и обидой. Взгляд матери с балкона остался позади, как немой вопрос, на который не было ответа. А впереди была только бесконечная дорога и гнетущее ожидание финиша, который казался не избавлением, а лишь началом новой, неизвестной главы их вынужденного сосуществования. Духота сгущалась. Тишина звенела. Дорога в тишину продолжалась.

**Глава 4: Прорыв Тишины: Вода и Воздух**

Бесконечная прямая сменилась узкой дорогой, вьющейся меж холмов, поросших чахлым лесом. Солнце, клонясь к закату, заливало мир багрянцем, но в салоне «Жигуленка» царила своя, сгущающаяся тьма. Тишина кричала визгом несмазанных подшипников, стуком подвески на кочках, прерывистым дыханием Игоря. Алина, прижавшись к дверце, была статуей на фоне пылающего неба, ее профиль – непроницаемой маской.