Артем был в отеле единственный москвич, и он приехал сюда не из-за экономических соображений и не по этническим гонениям, да и жил он всю жизнь в идеальных условиях с самого детства. Для него, после московской отдельной квартиры, вся эта жизнь была в диковинку, каким-то экстримом, он наблюдал как бы со стороны за всем этим. Что-то его удивляло или восхищало, а что-то расстраивало и давало повод к размышлениям. Жильцы вроде бы жили дружно и коллективно, всегда охотно общались, но это была только видимость, особенно это стало отчетливо видно поле одного случая.

Когда у одной семейной пары ребенку стало плохо, было подозрение на аппендицит, и мать ребенка попросила жену Александра помочь, сходить в госпиталь «Архерич», который находился в пешей доступности от отеля, быть переводчиком при общении с врачами. Лена, видимо, пользуясь ситуацией, запросила за свои услуги «всего» 100 баксов, и в итоге матери пришлось обратиться к услугам другого жильца, который хорошо говорил на языке. И случаев, подобных этому, было достаточно.

Артем постепенно стал задумываться о вещах, о которых раньше не думал или не замечал. Например, о том, что он, русский, принадлежит к великой нации и из самой большой страны мира, и что все русские люди должны это чувствовать и жить единым целым народом. Ан нет, такого в реальности, к сожалению, не происходило, а происходило в точности до наоборот. Русские люди – по крайней мере, заграницей или вдали от дома, – в отличие от армян или евреев, а также других малых народов, которые жили и живут диаспорами и которые стараются помочь своим собратьям, наоборот, вели и ведут себя как в стае волков. Они стараются не только заработать на ближнем, но еще и поиметь его, если предоставлялся такой шанс.

Все старались жить обособленно, но не это беспокоило, а то, что поддержки, помощи или совета было не дождаться, у каждого были только свои интересы. Про грубость и хамство можно даже не говорить в такой ситуации, это было обычным делом. Получалось, что все, кто приехал, вместо того чтобы жить единым кланом или хотя бы помогать друг другу, не имея в виду материально, упаси бог, а просто словом или делом, напротив, стали чуть ли не врагами друг другу. А может быть, это не жизнь вдали от своей страны так влияет, а и в России тоже люди имеют такое общение, может, это просто в русском человеке так заложено издревле. Откуда иначе возникло такое изречение: моя хата с краю, я ничего не знаю. Или еще: когда пришли за соседом, то я промолчал.

Он вспоминал службу в армии, где уже с этим сталкивался. Все эти размышления расстраивали и огорчали Артема, но когда он выходил на улицу, то все эти тягостные раздумья оставались в стенах отеля, а за ними текла совсем другая жизнь.

Внимание! Рота, подъем! – послышалось сквозь сон, и далее сквозь затухающие обрывки сна начался грохот и гул прыгающих со своих кроватей ребят, бросающихся к своей одежде. – Форма одежды номер два, – продолжал командир роты, капитан, стоящий на центряке.

Артем тоже вскочил и, как на автопилоте, натянул штаны, гимнастерку, намотав портянки, воткнул ноги в сапоги и, застегивая на ходу пуговицы, побежал в строй.

– Рота, стройся! Налево, бегом марш, – пробасил капитан.

Все побежали вниз по лестнице. Казарма была двухэтажной, и их рота располагалась на втором этаже. Внизу также было общее построение.

– По направлению к стадиону бегом марш, – скомандовал стоявший внизу прапорщик.

Все с топотом побежали по направлению к стадиону, который располагался примерно в пятистах метрах от казармы. Они обежали плац, обогнули здание библиотеки и побежали по аллеи с пирамидальными тополями. Впереди бежал капитан роты Калогулов, киргиз по национальности, человек исполинского роста и телосложения. Было довольно прохладно и темно, солнце еще не взошло, было около пяти утра. Топот, сопение и кашель слышались со всех сторон. В основном все бежали молча, изредка слышались недовольные бурчания, в основном от старослужащих.