Правда, это бедствие продолжалось сравнительно недолго, примерно с месяц, а затем сменялось обычными комарами, мухами и слепнями, от которых можно было просто отмахиваться или сшибать руками.

Не меньше забот доставляли и клещи, приходилось очень плотно застегивать рубашку и куртку, повязывать волосы косынкой-банданой, подвязывать к ногам края брюк, но после каждого похода в тайгу все равно у кого-то обнаруживался клещ.

Другая беда начиналась осенью, с ее проливными дождями, которые могли продолжаться неделями и сопровождались большим разливом рек и речушек, превращающихся из мирных ручейков в ревущие чудовища.

Конечно, мы быстро привыкли к новым условиям, оценили их плюсы (и минусы), постепенно «отъелись» витаминной пищей, повеселели. Мама стала чувствовать себя лучше, начала тихонько напевать за машинкой (она работала в бухгалтерии завода, а по вечерам обшивала местных жителей).

Вскоре мы переехали на станцию Известковый завод (теперь это уже город Известковый), где была школа.

Теперь мы были гораздо дальше от войны, но и здесь она напоминала о себе ежедневными сводками Информбюро, по которым мы изучали географию, узнавали о существовании и местонахождении разных городов – Воронежа, Харькова, Сталинграда, Курска, Белгорода, запоминали и повторяли имена наших маршалов и героев.

Конечно, напоминала она и «похоронками», приходящими время от времени даже в наш маленький поселок. И взрослые, и дети жили ожиданием конца страшной войны.

Музыки в нашем быту практически не было, ни у кого не было и музыкальных инструментов. Ни у нас, ни у соседей и знакомых почти не бывало семейных праздников с застольным пением, как и поводов для такого веселья.

Хотя в поселке жили украинцы, русские, евреи, татары, нанайцы и корейцы, никакого национального фольклора я здесь никогда не слышал. В редких застольях звучали «Бежал бродяга с Сахалина», «По диким степям Забайкалья», «Степь да степь кругом» и другие песни из того же ряда.

Основным источником музыкальных впечатлений было кино. Еженедельно в клубе поселка появлялась кинопередвижка, натягивался экран, и все, кто хотел, смотрели фильмы. Как выяснилось позже, зрение у меня после перенесённой трахомы было снижено, я плохо различал отдаленные предметы, а на экране кино видел лишь «туманные картины», но музыку слышал и именно по ней запоминал и узнавал фильмы, тем более что каждый фильм крутили по несколько раз. Правда, качество дрожащего и завывающего звука, издаваемое примитивной кинопередвижкой, сильно портило впечатление.

Наиболее прочно моя память удержала впечатление от музыки И. Дунаевского, звучавшей во многих фильмах – своей пышностью и яркостью она выпадала из окружающей нас атмосферы и воспринималась принадлежностью совсем другого мира.