– Экскаватор нашел, тебя нашел, жить есть где, на кой мне коробка? Положить чего? Давай рюкзак возьму – больше влезет.

– Без коробки никак, у меня вот из-под макарон, сейчас и тебе в «По что» подберем.

Разговаривая со мной, она умудрилась одеться, съесть бутерброды, заправить кровать, помыть чашки и, уже взяв в одну руку мой палец, а в другую свою коробку, потащила нас к выходу.

«И кто такой Цезарь? Тормоз по сравнению с моей Глашей», – мысленно гордился я всю дорогу.

Возле трубы на площади Аглая посмотрела на солнце, пошаркала туфлей о землю и, видимо, что-то решив, сказала:

– От тебя там проку не будет, пока зайди на рынок, осмотрись, походи, потом сюда возвращайся. – Чтобы обозначить «сюда», она поставила на землю свою коробку. – Понял?

– Понял, а ты?

– Я за твоей коробкой, а то хороводиться нечем будет.

II ЯВЛЕНИЕ ДЯДИ КОЛИ

На рынке по-прежнему было пусто, но кочаны на прилавках даже не завяли. «Пожрать капустки, что ли, для разнообразия?» – думал я, выбирая кочан поаппетитней. Но только я собрался разломать и съесть облюбованный кочан, как черт из табакерки откуда-то вынырнул дядя Коля:

– Ты что, положи взад, Манька ж завтра места себе не найдет. Думаешь, что просто так кочаны? Это Манькин, дальше Петькин, вон там Федорыча. Понял?

– Честно? Ничего не понял, они одинаковые все.

– Как одинаковые, говорят же тебе, вот Манькин, там Петькин… У вас там все, что ли, соображают туго? Понимать надо, раз объясняют, – дядя Коля даже сморщился от досады. Мне стало неловко.

– Спасибо, дядя Коля, за науку, понял. Петькин вон тот? Правильно?

– А то, – смягчился дядя Коля. – Соображать надо!

– Завтра-то что будет?

– Да че поймаешь, то и будет, базарный день, в обчем. Ты тут варежку не разевай, ты там разевай, – он развернул меня за локоть в сторону ворот, – а то пролетишь.

Пока я вглядывался, пытаясь угадать значение сказанного, дядя Коля незаметно растворился среди прилавков за моей спиной.

Еще минуту я оцепенело стоял с кочаном в руках. Потом бережно положил его обратно, стараясь попасть точно на то же место, откуда взял. Осторожно пошел к выходу, разглядывая кочаны в поисках каких-нибудь надписей или пометок. Ничего. А в голове вертелось: «Этот Манькин, там Петькин, дальше Федорыча»…

На площади было уже многолюдно и, несмотря на однообразные костюмы, присутствовала даже определенная пестрота, т.к. в руках у всех были разноцветные картонные коробки. Здесь в первый раз, не считая дяди Коли, я увидел людей постарше, они тоже были похожи друг на друга, только у них еще было какое-то отрешенно просветленное выражение лица, как у монахов, но устремленное не вверх, а внутрь.

Аглая достаточно чувствительно ткнула меня в бок:

– Я тебе куда сюда приходить сказала? А ты куда сюда пришел? Сюда-то во-о-он где, – кивая по направлению к «во-о-он где», она сердито сунула мне в руки совсем некрасивую белую коробку с черной надписью «ГОРСОР». – Ладно, пошли, ставить уже пора.

Действительно, люди стали выстраиваться вокруг трубы, образуя большой круг, когда он наконец включил в себя всех стоявших на площади, они поставили коробки перед собой, взялись за руки и пошли вокруг трубы по часовой стрелке.

«Ну что, вечером „Камасутра“ с фитнесом, днем хоровод, весело живем, ребята», – размышлял я, по возможности мысленно дистанцируясь от происходящего. Вдруг кто-то крикнул:

– Вон полетела!

Все остановились, одновременно подняли головы к верхушке трубы.

Действительно, там показалось точка, которая, приблизившись, оказалась коробкой красно-коричневого цвета с большим кофейным зерном на всех четырех боках.