– Макарыч, кажись, твоя, – сказали сразу несколько голосов.

Улыбающийся Макарыч, похоже, стоял напротив места падения коробки, обозначенного двумя полосатыми матрасами, лежащими друг на друге. Подхватив приземляющуюся коробку, он неторопливо отправился в сторону одного из домов. Все сдвинулись на одну коробку, и место Макарыча заняла стоявшая за ним немолодая женщина, одетая, как и все ее ровесницы, в темно-зеленую юбку и коричневый жакет. Она так же ловко подхватила свою коробку и уступила место следующему.

Похоже, очереди тут все же есть, но уж больно завернутые. Как и все остальное, впрочем, главное, как и везде: «Не разевать варежку!» Вспомнив совет дяди Коли, я сосредоточился на очереди, падающих коробках и вскоре поймал свою, она была ярко-оранжевая, с большой желтой лимонной долькой. Такой не было ни у кого.

– Ну вот, а то «ГОРСОР», – повернулся я к уже поймавшей свой «зеленый горошек» Глаше, – куда дальше?

– Домой, нам еще в огороде порядок навести надо.

Огородом, как я понял, назывались четыре грядки перед домом: две с луком и по одной с капустой и морковью. Такие же точно грядки были перед всеми домами в Козявино.

– А что там наводить, там и так порядок.

– Ты меня агротехнике не учи. Полить надо, капусту подкулачить, морковку прикрасить, лучок повоспитывать.

– Интересно посмотреть на воспитанный лук.

– А у вас какой?

– Невоспитанный какой-то, быдловатый получается.

– Вот вы даете, лук – это что?

– ?..

– Овощная культура, – ответила она себе.

– Культура, – машинально согласился я.

– А какая же культура может быть без воспитания?

– Возразить нечего, пошли воспитывать…

Пока мы воспитывали наши овощи, а потом ужинали, причем Глаша категорически запретила трогать коробки, которые принесли сегодня:

– Есть надо свое, то, что с рынка принесли, а это общее пока.

Пришло время собираться на снегоробье.

В «гараже», как я его стал называть, было шумно. Глаша терпеливо дождалась, пока я вскарабкаюсь на сиденье, и начала урок.

– Вот эту штуку нужно дернуть на себя, – ткнула она во что-то типа ручки от каячного весла с прикрепленной к ней толстой цепочкой. С первого раза удалось извлечь только небольшой скрежет и отбить руку, но уже со второго все заскрежетало, как положено.

«Тоже мне бином Ньютона», – думал я, радуясь тому, как легко мне удается справляться с рычагами. Но минут через десять переползаний туда-сюда, поворотов и вращений Аглая велела меняться местами.

– Хватит, пора делом заниматься.

– А я?

– А ты ковшом учись работать.

– Как?

– Вприглядку.

Дальше все повторилось в точности, как вчера, разве что чувствовал я себя менее разбитым и по дороге к дому даже разыграл что-то вроде прелюдии, щедро оказывая Глаше знаки влечения.

Издали я не понял, что на ней надето, но, подойдя ближе, мысленно поздравил дизайнера.

– Это хорошо, что вы фиолетовый с белым!

– Почему? – немного опешила она.

– Вы можете залезть в заснеженный куст цветущей сирени, и вас не видно. Мы бросаем кошелек на веревочке, прохожий нагибается, а кошелек убегает. Здорово?!

– Здорово, кошелек давай! – совершенно не по тексту ответила она.

– Так сирень же еще не это, не того… – растерялся я.

– Это может произойти в любой момент, я должна быть готова —кошелек, – ее палец уперся мне под ребра.

Я беспомощно поднял руки:

– Согласен, шутка дурацкая.

– Не может быть: великий и ужасный шутник Мася признал свою неудачу.

– Признал, но не до такой же степени, чтоб ужасный.

– Ладно, невеликий и неужасный, ты компас взял? А то в прошлый раз через две станции от нужной вышли. Хорошо еще, в том же государстве.

– Какой компас, Нюся? Геолокация везде, а в прошлый раз телефоны лучше заряжать надо было и аборигенов не стесняться спрашивать.