Мужик, как зачарованный, шел за девками, оставив открытыми ворота. Все четверо спускались теперь к Смородине. Песня странная продолжалась:

Из воды показалась еще одна голова девичья – с темно-рыжими сухими волосами! Как только кончилась песня, три красавицы принялись мужика щекотать и сами смеяться, пока тот смотрел в пустоту с улыбкой глупой. Степной лунь увидел с березы, как упала вдруг с неба ступа. Торчала из нее старуха тощая, с руками костлявыми, спиной колесом и гривой седых спутанных волос, которые, как и рубаху черную, трепал ветер, всегда над водой летающий. Закричала бабка:

– Фу-фу, бесстыжие! Кто позволил? Прочь, скверные! Прочь, паскудницы!

Засвистело над головами девиц помело. В другой руке держала старуха палку. Насажен на верхушку был череп лошадиный с глазницами горящими. Бросили красавицы мужика, кинулись в воду да не всплыли. После этого взлетела ступа с бабкой в небо темное, к лесу за Заряницей путь держа. Мужик в себя пришел, глаза протер, вырвало его на траву у того места, где пена волны речной берег целует. После поплелся спасенный наверх к людям, в избу, пошатываясь.

На рассвете Бортэ не почивать легла, а полетела искать Агафию. Дождавшись, пока княжна на двор выйдет, степной лунь приземлился ей на плечо и захлопал крыльями. Девица осмотрелась, увидела, что пусто на улице, а в окно не глядят, и метнулась к воротам в хозяйство Аксютки и домового.

Выслушав подругу, Агафия сказала:

– Ты, Бортэ, ночью русалок видела и Бабу-ягу. Неужто? Батюшки-светы! Коли Баба-яга есть, каким богам в самом деле молиться надобно? Ах, отчего ты меня не разбудила? Честимиру расскажу – не поверит!

– Ты лучше мне расскажи, кто это такие да чем опасны, – попросила кередка, усаживая их обеих на стенку перевернутого сундука.

– Дай дух перевести. Уф! А-а-а-а!

– Цыц! То прячешь меня, как сокровище какое, а теперь весь Беркут сюда созвать собралась!

– Прости. Слушай же: молились предки наши богине смерти Ягине. Была она так собой хороша, что глупцы иные с ней встречи искали раньше сроку положенного, а покойники не боялись. Тогда красавица перед людьми стала облик старухи безобразной принимать. Где живет она – никто не ведает.

Раньше на похоронах человека не зарывали – земля-то твердая да тяжелая. Прах сожженный клали в избушки маленькие, а чтобы к небу ближе было, строили их на столбах, дымом обкуренных. И Баба-яга обитает в хоромах на ногах курьих.

– А русалки?

– Русалками становятся девицы, сами себя жизни лишившие. Ягинина власть над ними. Будет ее согласие – схватит нечисть парня али мужика, зачарует, защекочет до смерти за сердце разбитое, за свою погибель. Даже если в первый раз человека этого видят – все равно! Нас бы с тобой не тронули. На девиц у русалок обиды нет. А вот Воика поберечь-постеречь нужно.

– Да-да! Агафия, идет сюда кто-то!

Бортэ бросила в землю нож, перепрыгнула его, ловко лезвие в полете достав, обернулась темно-бурым лунем и села на остатки обрушившейся крыши. Обе подруги вздрогнули, когда во двор вошла безумная Аксютка – с лошадиным черепом в руках! Агафия позвала сироту ласково:

– Голубушка, чего это? Где отыскала, кто подарил?

– Зачем одуванчики растут? Невкусные. На меня мужик лаял собачьим голосом. Матрена воротилась?