Жиль при виде нового чуда застыл словно вкопанный. Дворец был огромен, на его месте можно бы, наверное, построить три десятка домов. К тому же герцог явно решил показать всему городу, что богат не меньше короля: стены украшали лепнина и византийские изразцы, в окнах второго этажа солнце играло витражами, а вместо простого кирпичного забора стояла высокая ограда из железных прутьев. Но хозяину и такого излишества показалось мало – сколько стоила кованая решётка ворот, где были изображены сцены из Евангелия, Жиль не мог себе даже вообразить. Его деревня и за год столько не заработает.

Неподалёку вдруг раздался осипший голос, громко попытавшийся продолжить проповедь с середины. Жиль повернулся и прислушался: какой-то клирик обличал герцога. Мол, тот погряз в роскоши, не только дворцовую часовню, но и новое крыло дома решил строить из дорогого кедра. А для этого выписал мастеров из русов и зодчих, да платит им несусветные деньги – вместо того, чтобы нанять честных плотников аббатства Святой Женевьевы. Судя по севшему голосу, вещал клирик уже долго, но благодарных слушателей почти не отыскал. Да, берут северные мастера за свою работу немало. Зато хорошо известно, что русы хоть и прижимисты, но не скупы, как ромеи. Париж не зря слывёт торговым перекрёстком, уверенно тесня в этом Тулузу и итальянцев. Обратно гости повезут не золото, а венецианское стекло, сарацинские сладости, египетскую папирусную бумагу. Всё, что дома можно продать за тройную цену. А значит, на деньги герцога набьют себе брюхо не один десяток лавочников и таких школяров, как Жиль. Ведь русы любят свою половину купчей писать на втором языке всех образованных людей – греческом, а знавших оба наречия в Париже не так уж и много... Додумать мысль не получилось, проповедник заметил нового слушателя и направился к нему. Пришлось спешно идти дальше.

Профессор Гильом человеком оказался не просто известным, но и каким-то вездесущим. Стоило добраться до кварталов Сорбонны, и кого ни спроси, где сейчас уважаемый каноник, всякий отвечал, что видел его вот там-то или слышал, что он отправился туда-то… Но рассказы были противоречивы, и искать пришлось долго. Наконец, какой-то из преподавателей подсказал: уважаемого Гильома недавно выбрали новым помощником канцлера университета, и сейчас почтенный каноник сидит в одной из комнат канцелярии, разбирает доставшиеся от предшественника свитки.

Увидев дородного мужчину в мантии, Жиль оробел. Каждая чёрточка лица одного из знаменитейших богословов Сорбонны – и круглые полные щёки, и нос горбинкой, и благородная седина аккуратно подстриженной бороды и густых бровей, и тяжёлый подбородок, и пронзительный взгляд карих глаз – всё выражало невероятную учёность. И власть, которую даёт знание явное и знание тайное. Поэтому, когда Гильом грозно спросил, почему какой-то студиоз его отвлекает от работы, Жиль ответил не сразу. Да и потом всё время запинался, объясняя, что он привёз письмо от отца Аббона и книги. Взгляд каноника после имени наставника Жиля сразу же потеплел. Получив в руки пергаментный свиток, профессор погрузился в чтение. Потом внезапно обратился к парню на латыни:

– Вот, значит, как… Ты его последний ученик. Расскажи, как и что усвоил?

Латынь сразу же напомнила уроки наставника, он вот также внезапно любил переходить на один из языков просвещённого мира. Экзамен шёл долго, но когда закончился, Гилберт де Шампо довольно почесал подбородок и произнёс:

– Неплохо, неплохо. Я всегда восхищался отцом Аббоном, как у него получалось сначала находить таланты, а потом их огранить. Итак, чего бы ты хотел добиться в Париже?