Дорога сделала очередной поворот, и наконец вывела к городским укреплениям. Жиль не смог удержаться, чтобы не поглазеть на неё. В обе стороны от дороги шла высоченная каменная стена, которая каждый десяток першей упиралась в каменную же башню. Причём стена была такой толстой и широкой, что по ней без труда могли разойтись два человека. Жиль заметил, как один стражник встал, выглядывая что-то внизу, а за его спиной свободно прошёл другой.

Долго удивляться не получилось. Толпа спешила поскорее попасть в город, тянула и давила со всех сторон. Жиль поддался движению толпы и занял очередь у ворот, где несколько вооружённых окованными железом дубинами стражников собирали входную пошлину и городские сборы. Здесь людская масса замедлялась, из человеческого кома выделялись реки телег и ручейки пешеходов, и все неторопливо текли к воротам, чтобы отдать несколько монет и расплескаться по улицам и переулкам с другой стороны городских стен.

Идти было скучно, к тому же начало припекать. Два мужика, собиравших деньги, заметно устали, стали раздражительными – им-то и с солнцепёка не уйти, и даже дубины с пояса не снять. Принялись цепляться то к одному, то к другому путнику: с какой надобностью те входят в город? Но тут Жилю повезло. Когда он стоял уже недалеко от ворот, очередь дошла до бродячего артиста, и тот предложил расплатиться «обезьяньей монетой». За право прохода сидящая на плече обезьяна сделает несколько трюков. Стражники оживились, одобрительно заголосили – зрелище редкое, будет о чём вечером рассказать домашним. Поэтому к молодому парню, явно приехавшему в столицу из какого-то мелкого городишки, умудрённые жизнью дядьки отнеслись снисходительно. Неприятности чуть было не возникли, когда выяснилось, что идёт Жиль в Сорбонну. Университет имел отдельный суд, студенты не подчинялись городскому прево и частенько этим пользовались – за это буйных школяров сильно не любили. Но Жиль удачно выкрутился: не студент, а с посланием и по поручению настоятеля своей церкви к уважаемому профессору канонику Гильому де Шампо. Имя знаменитого на весь Париж богослова и преподавателя сразу подействовало как масло на бурные волны[1], подозрения мигом утихли. Один стражник расчувствовался, оказалось, у него какой-то свояк отцу Гильому дом ремонтировал, и заплатил профессор щедро. Поэтому дорогу до моста через Сену мужик объяснил подробно, а дальше, мол, парень разберётся. Жиль в ответ поблагодарил и с замиранием сердца шагнул на мостовую Парижа – города, чей Университет последние десятилетия затмил даже константинопольский Пандидактерион.

Город молодого парня заворожил. По совету дядьки-стражника Жиль выбрал до моста через реку пусть более дальний путь, зато всё время по одной и той же центральной улице-тракту. Естественно, одна из главных дорог Парижа была замощена булыжником – так в последние годы стали делать не только в столице, но и в городах поменьше. Но если в Нанте, куда Жиль ездил с отцом на ярмарку, булыжник был крупным, дорога – щербатой, а жёлоб для отходов в центре улицы – открытым, то здесь стройкой явно заправляли мастера из Константинополя. Именно у византийцев-ромеев, по рассказам отца Аббона, принято было булыжник дробить мелко или использовать каменные плиты, а жёлоба обязательно прикрывать крышками, чтобы не выходили вредные запахи.

Дома тоже заставляли замирать от восторга. Сплошь из камня, на фундаментах, нет привычных полуземлянок и срубов. К тому же, если около стены ещё встречались дома одноэтажные, то дальше они поднимались в два, а иногда и в три этажа! И ведь не дворцы какого вельможи. Если судить по лавкам внизу да вывескам, жили здесь обычные люди. Юноша позволил себе замечтаться – когда-нибудь он себе купит дом не хуже… Очередной поворот улицы вывел парня на площадь, где горделиво красовался настоящий дворец. Судя по гербу на воротах, принадлежало всё герцогу де Бурбону.