Он видел, как она вздрогнула, не оглянулась, а заспешила, словно от грубого толчка в спину за угол здания, подальше от его голоса.

– Подождите, – захрипел он санитарам, – остановите вон ту девушку! Она моя невеста!

Санитары знали о лице девушки и не выполнили просьбу, торопливо скрылись в здании больницы.

– Тебе нельзя волноваться, а нам останавливаться, тебя ждут в операционной…

Его уносили, а он, израсходовав последние силы в разговоре и безуспешной попытке увидеть любимую, узнать причину присутствия здесь, впал в забытьё.

Свет для Кати померк, для неё наступило вечное солнечное затмение. Едва владея собой, она пришла в палату, упала на кровать и разрыдалась.

– Что случилось? – спросила молодая соседка по кровати с бытовым ожогом.

– Мой Серёжа тяжело ранен. Я видела, как его выносили из машины. Я успела отвернуться, но он узнал меня, окликнул, словно вонзил нож в спину, но я убежала.

– Напрасно! Человек будет терзаться, – заметила вторая, – разве тебе не жаль парня, или ты потеряла любовь?

За несколько дней совместного лечения женщины узнали историю любви каждой почти до мелочей. Соседки по несчастью имели семьи, детей.

– Я для него умерла, – могильным голосом выдавила из себя Катя.

– А говорила, что у вас любовь с первого взгляда и до гроба, – сказала, как отрезала, сероглазая Галина, не принимая капитуляцию девушки. – Силу вашей любви испытывает сама судьба. Если он тебе дорог, отыщи его и ухаживай после операции.

– Я тоже так считаю. Молись Богу, чтобы он выжил и выздоровел. Безнадежного из такого далёка на машине не повезут.

Катя некоторое время лежала с холодной душой и мокрыми глазами, глядя на тяжёлую портьеру, затеняющую палату от яркого солнца. Слёзы высохли, а сказанные слова соседок звучали музыкой надежды и, как солнечные лучи, возвращаясь после затмения, медленно согревали душу. Эпизоды прежних встреч, как немое кино, мелькали в сознании, рождая огромное желание новых встреч, какие пророчили новые подруги по несчастью, мол, беда, помноженная на беду, даёт стойкую надежду на благополучный исход – продолжение счастья. Только надо презреть малодушие и продолжать борьбу. Искренность слов и тепло сердец, словно летнее щедрое солнце, отогрели охлажденную горем душу Кати, вернули надежду на продолжение счастья. Девушка решительно поднялась, сказала:

– Всё верно, девчата, пойду в ординаторскую, узнаю, что с ним.

Первое, о чём Сергей подумал, очнувшись от наркоза в реанимации: не ошибся ли в полубреду, увидев девушку, похожую на Катю? Он же не видел лица. Бинты на голове – видел. Померещилось, как не раз являлся, словно наяву в часы затишья на передовой, её облик милый и ласковый. Чаще всего в приталенном платье в голубую полоску, что подчеркивало женственную фигуру. Здесь же на голове бинты. Он чётко их помнит. Если осколочное ранение от фугасок, то почему не в Донецке? Там тоже есть прекрасные хирурги. Его сначала хотели оперировать в родном городе, но ожог едва ли не всего правого бока не давал шансов на успех из-за отсутствия медикаментов. Ему оказали первую помощь, и вот он здесь, у своих братьев.

Ополченцы уже слышали, что их противников – пленных раненых лечат в Ростове и отправляют домой. Гуманно, ничего не скажешь! Реакция ополченцев бывала разной: не возьмутся ли раненые снова за оружие? Сами вряд ли захотят ловить пули и осколки своими телами, охапками как гостинцы, но фашисты из «Правого сектора» могут заставить под угрозой расстрела, выворачивая руки. Катя от них пострадала, и он не может теперь отомстить за боль любимой девушки. Да разве можно насытиться местью, коль она, как и голод, будет требовать все новой и новой пищи. Пока он не знает, насколько громадна будет его месть, не слепая, а осознанная и святая за разорванную любовь, за причинённые страдания. Уходя на фронт, тогда он не думал о мести, шёл на защиту своей земли и народа в общем порыве противостояния, теперь непременно – месть! Месть праведная, очищающая от скверны фашизма, как очищающий огонь от эпидемии чумы. Главное, быстро восстановить силы.