Она тогда не знала, что вокруг Донецка растут братские могилы, где лежат изнасилованные девушки и женщины, мужчины со скрученными сзади руками, с затылками, пробитыми пулей, подобно тем, что в восемнадцатом году переполнили питерскую речку Мойку. Что бы сказала, узнав? Скорее всего, одно: зверя надо загнать в логово и там убить!

Катя бы так сказала, хотя имела самую мирную профессию – воспитывала детей в садике. Так же ревностно воспитывает, как выращивает садовник свои сорта цветов. Случилось так, что всего два десятка лет назад тоже ходила в этот садик, где могли заживо сгореть мальчики, где потеряла красоту. И Серёжа рос в этих же стенах, только на несколько лет раньше. Потом учеба в одной школе, а вот институты выбрали разные.

Встретились по случаю. Прошлой осенью у неё отказала папина машина, и она оказалась рядом с мастерской Сережи. Приветливый, выше среднего роста парень с добродушной улыбкой, которая тронула девичье сердце, мило предложил свои услуги мастера. Одетый в полукомбинезон, в светлой панамке, он внушал доверие, даря симпатию. Как-то сразу разговорились и рассказали о себе почти всё. И жили-то в одном квартале, а вот встретились, как ему и ей показалось на всю жизнь, только сейчас. Было тепло и радостно на душе, как от маминого желанного подарка на день рождения и поцелуя, щедрого и горячего!

Он отремонтировал машину, заменил масло, отрегулировал зажигание, словом, не торопился отпускать понравившуюся девушку. Она, кстати, тоже, уехала с возвышенным, взбудораженным чувством, чтобы вечером встретиться. И встречались часто, подолгу не расставаясь. Несомненно, это была глубокая любовь с первого взгляда. Любовь упала на неё, как Тунгусский метеорит, вырвав с корнем прежнюю жизнь, и наполнила новым неразгаданным содержанием – непреодолимой тягой к мужчине, над тайной которой люди бьются со времён Адама. Они удивлялись: как это у них раньше не пересекались дорожки? И вот, когда в Киеве свирепствовал майдан, взрывались коктейли Молотова, а в воздухе запахло порохом, судьба дала им короткое счастье. Но его взорвал зажигательный снаряд соотечественников из столицы. Как это обидно и непоправимо! Ненависть даёт силы для борьбы с врагом, поднимает морально, очищая душу от пролитой крови. Обида такого права не даёт. Но лично она имела право ненавидеть за своё обожжённое лицо, за этих обгоревших парней, за городские и сельские пожарища, за тысячи смертей, за попранное право жить мирно и счастливо, говорить на родном языке.

Дорога не успокаивала: всё оборвалось. Урод лишён счастья. Кому она нужна с таким лицом? Серёже? О своей беде в клинике она думала днями и ночами, забываясь в коротком сне, но с кошмарами военного грохота, пожарищ, страха, ещё чего-то подкрадывающегося леденя душу, бросающего в холодный пот. Близких подруг здесь нет, кому могла бы излить свою боль, получить какую-то моральную поддержку, и мечтала после выздоровления влиться в ряды ополченцев, драться за свою землю. Однажды она вышла на прогулку и оказалась рядом с машиной «скорой помощи», из которой выносили раненых. Она стояла и смотрела на своих земляков и первая увидела Сергея, потому в панике отвернулась, оцепенела, не в силах удариться в бегство. Но его голос толкнул в спину. Как взрыв! Голос хриплый и слабый, она узнала его, не повернулась, а бросилась бежать прочь.

Да, это был Серёжа Олейник. Тяжело раненный в грудь и тоже обожженный, попал сюда же. Он увидел Катю со спины, когда выносили из машины. Узнал сразу же, не мог не узнать, и что есть силы закричал:

– Катя, почему ты здесь, а я об этом не знаю?