Катя находилась в смежной комнате своего кабинета и львицей ринулась к ребятишкам. Игровая комната полыхала. Стульчики, столики, экспонаты вспыхнули, как порох. Тлели ковры, выделяя тяжёлый ядовитый дым. Воздух накалялся и обжигал.

Обезумевших от страха полусонных детей бросились выводить в подвал, приспособленный под убежище. У воспитателей от волнения и ужаса подкашивались ноги, не говоря уж о детях. Они голосили на разные лады, иные крепко вцепившись в воспитателей, не оторвёшь, снижая их подвижность. А надо быстро проверить все кровати, не спрятался ли кто под подушку. Огонь разрастался, дым удушливо клубился, вырывался в разбитые окна.

В подвале недосчитались двух мальчиков. Катя ринулась назад. Она слышала, как в соседнюю, к счастью, пустую группу ударил новый снаряд. Здание содрогнулось, как живое, предупреждая о смертельной опасности. Но она бежала туда, где полыхал огонь. Дым заволок игровую комнату, ядовитыми брызгами стреляли охваченные пламенем синтетические шторы. Катя облазила спальню, не очень задымленную, никого не нашла. Зычно звала мальчиков по именам. И они откликнулись из игровой комнаты, спрятавшись в огромном шкафу, что стоял у окна. Антресоль его горела, щелкая полировкой. Она выхватила одного, второго, сгребла под мышки и – бежать. В этот момент на неё обрушилась горящая штора. Девушка взвизгнула, завертелась, сбрасывая с себя пламенеющую материю. Большой огненный кусок припаялся к левой щеке. Впопыхах жуткой боли не чувствовала, больше испугалась, а потому не выронила из-под мышки малыша и проскочила из комнаты в коридор. И спаслась!

Если бы она остановилась и стала срывать с лица огненный кусок шторы, освободив от мальчика руку, то угодила бы под разрыв нового снаряда, попавшего в спальню. В эти секунды Катя не могла думать о своём горящем лице, о том, что теряет красоту и симпатию: она спасала детей. Девушку швырнуло взрывной волной по коридору. Она упала на площадку с лестницей, ведущей в подвал. Мальчики, находясь всё также в мёртвой хватке у неё под мышками, ударились о кафельный твёрдый пол, заголосили. Тут их подхватили руки подруг, кто-то сорвал с неё остаток горящей шторы вместе с кожей. Только в безопасности Катя почувствовала жгучую боль. Терпела, скрежеща зубами, не сознавая последствия. Медсестра оказала ей первую помощь, смазав ожог облепиховым маслом.

– Катя, тебе надо как можно быстрее попасть в ожоговый центр.

– Но его, кажется, тоже бомбили…

– Что скажет мой Серёжа? – всплеснув руками, панически спросила у своих подруг Катя и горько разрыдалась.

Никто не мог ответить за влюбленного человека, а фальшивить не хотелось, потому девчата отмолчались, стали заниматься плачущими малышами, успокаивая их, а заодно и себя. С улицы донесся вой машины пожарной команды, которая приступала тушить пожар на втором этаже садика.

Ожоговый центр находился далеко, и девушку отвезли на Катиной же машине. Точнее, на отцовской «шестерке», которую он отдал дочери, влившись в ополчение. Центр работал в половину своих возможностей. Запасы лекарств закончились, а пополнить их неоткуда. Многие аптеки и склады разбомбили жестокие украинские артиллеристы. Хирург осмотрел Катю быстро, ввёл какое-то лекарство и отправил вместе с идущей «скорой помощью» в Ростов-на-Дону с двумя обгоревшими ополченцами, сказав девушке, что там российские эскулапы творят чудеса, возвращая людям красоту лица.

Катя немного успокоилась, дорога всегда даёт надежду на лучшее, только теперь твёрдо знала, что потеряла лицо и красоту, а вместе – своё счастье. В Ростове, несомненно, сделают пластическую операцию, возьмут кожу, возможно с бедра, а возможно, с груди. Она у неё такая же белая и нежная, какой была щека. Со слезами на глазах Катя смотрела на обгоревших парней из экипажа БМП и думала о Серёже. Несколько лет назад он служил в армии на такой же машине пехоты. Недавно она узнала, что он и группа разведчиков ходили в тыл вражеской обороны и взяли сразу три боевых машины, перегнали в ополчение. Не на одной ли из них горели и задыхались в дыму эти отважные ребята?