Пространство кухни как будто вздрогнуло: будто каждую молекулу в стенах коснулась энергия звуковой волны – это Кукла заявила:

– Хочу чай.

Наташа-Маша встрепенулась, снялась с места и очутилась у разделочного стола, в углу которого стоял чёрный электрический чайник. Её широкая спина качнулась, скользнула к металлической раковине.

– Я тоже. Ща сделаем. Ты будешь с нами?

Игорь Икончиков услышал, что обращаются к нему, но не сразу отдал себе отчёт. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы соотнести этот тон, направленный точно на него, с ситуацией и расшифровать слова, собрать воедино, что от него хотят. «Чай, – повторил Игорь про себя, и это слово у него в голове звучало отвлечённо, бесцветно и бессмысленно. – Чай? Какой чай?» – и тут оно обрело высокую температуру, терпкий вкус и окрасилось золотисто-коричневым. «Ча-ай», – Игорь чуть не произнёс это вслух, а то и произнёс, как бы смакуя на языке тёплую бархатистую жидкость. Что он точно произнёс вслух – это было:

– Давайте.

Кукла провернулась на скользком сиденье табуретки и теперь смотрела на него, как будто его присутствие для неё стало иметь значение только после того, как она услышала голос. У неё был такой неприятный взгляд – пронзительный, изучающий. Надо обладать определённой наглостью и самоуверенностью, чтобы так смотреть. Игоря это взбесило, и он поднял глаза и стал смотреть на неё точно так же.

Из центра потолка на этой кухне свисала люстра с одним рожком, сверху светившая тёпло-жёлтым. Вокруг люстры на побелке потолка лежал зыбкий золотистый диск. Жёлтый свет густыми мазками застыл на стенах и кухонном гарнитуре, и в этом свете лицо Куклы выглядело безжизненной маской. Игорь Икончиков поймал себя на этом смутном тревожном чувстве при взгляде на неё – ожившую фарфоровую куклу с клоунским гримом и странными тёмными глазами. В свете сверху на её лице трепетали тёмные блики, особенно подчёркивавшие контраст с неестественной бледностью. В глазницы запала темнота, смешавшаяся с тёмными тенями и как бы стекающая ниже продолговатыми тёмными треугольниками к щекам. И помада – тёмная, на маленьких губах. Кукла такая контрастная.

– Это твой кот? – спросила она.

– Нет, блять, не мой. Просто посидеть дали, – огрызнулся Игорь.

Кукла по-ребячески сложила губки бантиком, вскинула замазанные белым брови и отпрянула, напуганная такой реакцией. Игорь Икончиков смутился, даже почувствовал, как зажгло щёки. Ему стало стыдно за свою грубость.

Неловкая пауза.

Игорь решил попробовать разрядить обстановку и сказал, как ни в чем не бывало:

– Просто приходится таскать его везде с собой.

– Почему? – удивилась Кукла.

– Оставить негде.

Тихон, до того мирно устроившийся и спавший на плече у Игоря, как будто понял, что речь идёт о нём: зашевелился и лениво слез ему на колени, при этом растянув, как змея, пятнистую серую спину. С колен Игоря он так же лениво перебрался к Кукле, после чего сел, подобрав лапы, и довольно затарахтел. Кукла стала гладить его своей узкой белой ручкой с длинными острыми коготками. При каждом движении на её запястье позвякивали золотистые бубенчики, вплетённые в салатовый браслет из бисера.

Игорь ревниво посмотрел на её руку.

– Зачем тебе эти колокольчики? – поинтересовался он.

– Просто. Мне нравится, как они звенят.

Игорь вздохнул, не скрывая разочарования:

– А я уж думал, что наконец-то повстречал поклонницу Александра Башлачёва[1]…

Кукла растянула маленькие темные губы в улыбке, как будто поняла, о чём он говорит, но Игорь знал, что – нет.

– У тебя хороший парфюм, – сказала Кукла. – Я чувствую амбру, цедру горького апельсина, бергамота и древесные нотки…