Нет-нет, хватит.

Что, что, что, что же мне делать?

Внезапно я замечаю свет. Жёлтый, тёплый, слабо пробивающийся из-за стекла душевой кабины. Естественный свет, который не смогла бы зажечь ни одна лампочка.

Здесь, в моей ванной, горит солнечный свет. Волоски у меня на руках встают дыбом, и я чувствую, как моё сердце бешено колотится, ожившее и взволнованное, как будто каждая клеточка в теле жаждет этого света. Как будто это самый настоящий дневной свет, стирающий все следы кошмара. Мне кажется или это успокаивающее сияние разливается по моим рукам и лицу? Как бы то ни было, наступает мгновенное, искреннее облегчение. Мои руки, как бабочки-монархи, расправляющие крылья после мороза, тянутся к двери душевой кабины.

Открываю её.

Зажмуриваюсь от яркого света.

Переступаю порог.

Свет рассеивается, и кажется, что весь мир превращается в бескрайнее, бесконечное поле подсолнухов. Оно простирается до самого горизонта. Я задыхаюсь от изумления, мои лёгкие вдыхают нечто большее, чем просто воздух. Я вдыхаю ярко-голубое открытое небо, которое было так нужно моим сосудам.

Если в мире Творца Страха всегда царит ночь, то здесь – вечное утро. Каждая частичка меня чувствует, что Творец Страха и пальцем не сможет меня достать, ни одна из его сил, ничто из его царства не настигнет меня здесь. Здесь он был бы подобен пылинке пепла, подхваченной ветром.

Я делаю один шаг, затем другой, и понимаю, что могла бы идти вечно. Я никогда не устану и не проголодаюсь. Мышцы на спине ноют так, словно я тащила за спиной рюкзак с кирпичами, и здесь и сейчас я наконец-то могу избавиться от своей ноши.

Я не могу надышаться.

Нежно касаюсь жёлтых лепестков подсолнуха, обрамляющих его тёмно-коричневую сердцевину. Кажется, они отвечают мне взаимностью, словно маленькие цветочные принцы, галантно целующие кончики моих пальцев. Моё любимое бабушкино стихотворение не выходит у меня из головы. Особенно эта строчка: «Одна лишь тычинка, один лепесток сильнее любого страха». Ей бы здесь понравилось. Она могла бы посвятить столько стихов этому чудесному месту! Я думаю о цветах на обложке моего блокнота. Наверное, Ван Гог мог бы писать здесь прекрасные картины.

Тропинка среди цветов сворачивает словно по моему желанию. Налево, направо, я могу идти в любую сторону. Высота подсолнухов позволяет мне без труда их нюхать и разглядывать, пока я представляю, что они укрывают меня, а я смотрю на них снизу вверх. Как только я думаю об этом, я сворачиваю на тропинку, где цветы возвышаются надо мной на фут, на два, и я вижу их пушистую зелёную изнанку, словно гриву маленьких львов. Я могла бы навеки закутаться в это цветочное одеяло – в эту безопасность, но я в то же время чувствую, как свет мчит меня вперёд, как будто я могу бежать вечно и никогда не устану.

Я ощущаю под ногами мягкую, тёмную, рыхлую почву, и так здорово идти по ней босиком! Я замечаю на земле несколько рассыпанных семечек подсолнуха и кладу их в карман пижамных штанов.

Похоже, кроме меня здесь никого нет, но мне не дают покоя мысли о том, кто создал это удивительное место. Мне хочется поговорить с хозяином сада, кем бы он ни был.

Впереди – скамейка с затейливыми завитушками из кованого железа, выкрашенная в светлый, яркий мятно-зелёный цвет. Пожалуй, сейчас не мешало бы присесть. Присесть и побыть хотя бы мгновение в этом мире, полном подсолнухов. Нескончаемые поля вокруг меня простираются до самого горизонта. В этой тишине я улавливаю мысль, а вместе с ней и зловещий голос, который, конечно же, принесла с собой в этот сад, внушающий, что я запуталась, что всё это мне только кажется. Но этот голос ещё никогда не был таким жалким, таким приглушённым; он едва различим, а потом и вовсе замолкает. И да, именно от этой тишины мне хочется смеяться. Этот голос, эти мысли – как они ничтожны на фоне этих цветов! До чего же они лживые и крошечные!