– Эй, не спи, – дитя №4, тень от прежней голубоглазой хохотушки, слегка задела её плечом. Спросонья Нежина бывала медлительна и не успела увернуться. Однако она краем глаза видела, что, когда рядом не было мадам Гроак и Барыса, девочки вели себя как обыкновенные дети их возраста, разве только более настороженные и сдержанные: они иногда толкали друг друга, вполголоса шутили и даже тихонько смеялись, нарушая постоянную тишину этих стен. Нежина точно могла сказать, кто из них ей нравится.

Быстрая, как ветер, № 5, чьи тёмные раскосые глаза напоминали о далёком родстве с восточными принцессами; четвёртая, вся состоящая из локтей и коленей, узловатая и суставчатая; именно она бывала не раз нещадно бита на чердаке за то, что по неловкости роняла на ноги мадам Гроак её же собственную трость – неуклюжесть четвёртой особенно радовала Нежину – и, конечно, шестая, которая находилась в доме не так давно, и поэтому её душа ещё не лишилась остатков сострадания.

Той ночью, когда Барыс принес бесчувственную шестую и бросил её на кровать, Нежина рыдала и гладила девушку по плечам, опасаясь касаться повреждённой спины, шестая призналась, что её зовут Лилия и она дочь бедного фермера, который был настолько неудачлив в аграрном деле, что умер с голоду, а девочку сразу взяла к себе мадам Гроак.

Но, несмотря на трагичную судьбу шестой, остальные девушки сторонились её, возможно, не считая ровней, ведь так или иначе, но они были более благородного происхождения или привыкли так думать. Особенно первая, надменное выражение лица которой оставалось бесстрастным, даже когда Нежина плакала и кричала от боли. Первая держалась отстранённо и высокомерно, явно считая других девушек людьми второго сорта. Видя слезы Куммершпик, она лишь отворачивалась, презрительно хмыкая, скупясь выделить место в своём кругу.

Однако Нежине было всё равно, ведь шестая была добра к ней и оказалась единственной, кто осмелился нарушить приказ мадам Гроак и принести воды, когда, избитая, новая воспитанница жестокой старухи умирала от жажды.

Словно видя симпатию Нежины, хозяйка Дома-Под-Горой ставила ей в пару шестую, которая потихоньку обучала её нехитрой, но тяжёлой работе. Ведь огромный дом не имел ни слуг, ни мужских рук, поэтому девушки сами ухаживали за скотиной: доили коров, убирали у свиней и кур, чистили лошадь; стряпали: вручную сбивали масло, делали сыр, мололи на маленькой мельнице муку; заготавливали сено; рубили дрова; занимались огородом: сажали, пропалывали, подвязывали, собирали урожай; в меру сил следили за домом: мыли, чистили, белили и красили. Конечно, слабых девичьих сил было недостаточно, и поэтому дом год от года ветшал – кое-где уже текла крыша, стены трескались, а мраморные ступени крыльца крошились, требуя мужского участия. Но единственный мужчина в доме – красавец Барыс Жол – ни разу не взял в руки ни топора, ни лопаты, предпочитая проводить время или на охоте, или кормя своих собак, которых, к слову сказать, было около сотни и все хороших кровей: подтянутые азаваки, коренастые терьеры, коротколапые доги.

Только этих бесполезных животных соглашалась терпеть старуха, ненавидящая всё живое. Прочая же живность нещадно истреблялась, и об этой обязанности Нежина узнала во второй день пребывания в доме, когда спустившаяся из собственной спальни старуха потребовала сыграть в «кошки-мышки».

Вечером, после ужина, мадам Гроак собрала девушек в гостиной и, как фокусник, достала пыльную дощечку, которая раньше лежала у старухи под кроватью.

Среди девушек тихонько пронесся лёгкий стон: