– Ну-ну-ну, все позади, – Барыс присел на корточки и потянулся к пленнице.

Его руки чуть подрагивали, но лицо выглядело насытившимся и расслабленным. У мадам Гроак даже дыхание оставалось ровным, только голос, до сих пор глухой и монотонный, вдруг оживился, стал выразительным и звучным, будто напитался звонкостью чужого крика.

– Блаженны плачущие, дитя моё, ибо они утешатся. Я думаю, что теперь ты точно уверуешь в то, что кровь наследуется, а добродетель приобретается.

Одобрительно кивнув расцветшему от удовольствия Барысу, старуха повернулась, чтобы уйти, но звякнувшая цепь заставила её оглянуться. Из последних сил грязная, зарёванная Нежина бросила к старухе тело, как змея, и вонзила зубы в единственное место, куда смогла дотянуться, – её ногу. Гроак не вскрикнула, не поменялась в лице, просто ударила палкой по искажённому ненавистью лицу и, отступив в сторону, приподняла подол. На тонких костлявых ногах с почти прозрачной старческой кожей кое-где кровоточили ещё свежие укусы поверх старых, давно заживших. Сплошь покрытые рубцами ноги мелькнули лишь на секунды, но девушка, даже ослеплённая болью, смогла хорошо их разглядеть.

– Дитя моё, тебе будет трудно. Ты плохо запоминаешь уроки.

В руках старухи защёлкали челюстями позолоченные ножницы.

– Придержи девку, – бросила старуха черноволосому слуге и склонилась над головой пленницы. Острые концы мерно щёлкали, осыпая золотистыми струями вытертый временем пол. Золотая копна росла. Без своей роскошной гривы Нежина казалась совсем девочкой – маленькой, испуганной и заплаканной.

Закончив, старуха ткнула девушку ногой, заставив опрокинуться на спину, завязала юбку узлом и бережно сложила драгоценные пряди в импровизированный передник.

– От золотых кудрей возродится, – едва разжимая губу, прошептала старуха. Её холодные глаза странно блестели, пока морщинистые руки перебирали драгоценную ношу. Наконец она поднялась, крепко сжимая наполненный передник, теперь выдававшийся вперёд будто живот беременной женщины и, уже почти дойдя до двери, не оборачиваясь, бросила равнодушному помощнику:

– Барыс, девочка остаётся здесь на неделю без еды и воды, ибо только кротость похвальна. А ею пока здесь и не пахнет. Я чую только вонь лжи и порока.

Следующее же утро принесло новые свидетельства опустошений, произведенных минувшим днём. Синяки пышным цветом расцвели на молочно-белой коже, украсили запястья, бёдра и щиколотки. Нежина очнулась совсем слабая и беспомощная, но благодарная за то, что всё ещё жива. Встать девушка смогла только со стоном. Звон цепи сопровождал каждое неловкое движение, причинявшее невыносимые страдания. Мадам Гроак сдержала обещание, оставив избитой пленнице лишь ржавое ведро для оправления нужды. На третий день без воды под душной крышей запах из ведра уже не казался таким противным. Хорошо, что на дворе стояло не жаркое лето, иначе Нежине точно пришлось бы пить собственную мочу.

Ночью дверь на чердак воровато скрипнула, открывшись. Нежина приподняла тяжёлую голову с пола, в горле так пересохло, что она лишь что-то прошипела и попыталась улыбнуться, после этой попытки разбитые губы опять треснули. На чердак, осторожно ступая и боязливо прислушиваясь, вошла девчонка, лежавшая на кровати по соседству.

– Только тихо, – шепнула она, босиком ступая по ледяному полу. – Не двигайся, иначе загремит цепь. Я принесла немного воды. Правда, это растаявший снег в стакане из-под зубных щеток, но это лучше, чем ничего, правда?

Вода казалась восхитительной, но закончилась быстрее, чем Нежина успела почувствовать привкус пыли и железной крыши, с которой её собрали.