Эти слова оставили Машу в смятении. Её детский страх, который она всегда списывала на излишнюю чувствительность, теперь казался чем-то значительным, почти мистическим. Она подумала, а не скрывается ли за её страхом что-то большее, какая-то часть её самой, которую она от себя прячет.

Когда они сидели вдвоём в тишине, Маша снова услышала жужжание. Муха, которая перед этим была на подоконнике, снова приблизилась и села на край её чашки, словно она и в самом деле знала, о чём они говорят. Маша не отводила взгляд, чувствуя, что в этот момент муха – не просто насекомое, а маленький ключ к чему-то сокровенному, что ждёт её в темноте её памяти.

Бабушка мягко вздохнула и, как будто ненароком, добавила:

– Знаешь, если хочешь понять, почему ты боишься, просто задай себе вопрос, чего ты пытаешься избежать.

Маша медленно кивнула. Но это был вопрос, на который у неё не было ответа.

После разговора с бабушкой страх перед мухами перестал казаться Маше чем-то простым и детским. Её охватило чувство, что за этим страхом кроется нечто важное, и что-то в этом доме, в этой деревне должно помочь ей вспомнить. Она решила остаться у бабушки ещё на несколько дней, надеясь, что ответ как-то найдётся сам.

Вечерами Маша выходила на улицу и сидела на старой деревянной скамейке перед домом, прислушиваясь к шорохам ночного леса и редким щелчкам насекомых в траве. Порой она улавливала тонкий запах прелой листвы, отдававший чем-то нездешним, и ей казалось, что она уже когда-то была здесь – но не как она сама, а будто бы кем-то другим. Это ощущение усиливалось с каждым днём.

Однажды ночью, когда луна скрылась за облаками, Маша проснулась от тихого, настойчивого жужжания. Едва раскрыв глаза, она заметила, что в комнате, прямо над её лицом, кружится муха, чернея на фоне тусклого света из окна. Её движения были быстрыми и хаотичными, но чем больше Маша смотрела на насекомое, тем отчётливее казалось, что оно ведёт себя намеренно, будто знало, что она проснётся.

Маша села на кровати, глядя на муху, которая вдруг остановилась на краю её подушки. Её взгляд застыл, и неожиданно перед глазами вспыхнул образ: чья-то рука – не её, но до странности знакомая – медленно тянулась к мухе. Это видение пришло так внезапно, что она вздрогнула. В этом простом жесте было что-то странное, почти тревожное, словно он был частью давно забытой истории, скрытой где-то на краю сознания.

Затаив дыхание, она попыталась сосредоточиться, углубляясь в это чувство. Её разум откликнулся вспышкой воспоминания: тёмная, влажная комната с облупленными стенами, в воздухе висит густой запах сырости. Ей было страшно, и она пыталась поймать муху, жужжащую вокруг неё, как будто от этого зависела её жизнь. Этот образ вырвался наружу как чужая, но странно знакомая боль.

Сбросив одеяло, она встала и вышла из комнаты, дрожа от охватившего её ощущения, будто она вот-вот откроет тайну, которую давно забыла. В доме было тихо. Она осторожно прошла по коридору и спустилась в старый погреб, который бабушка редко использовала. Здесь, в прохладной темноте, пахло землёй и чем-то пряным, давно запечатанным.

Она нащупала выключатель и включила свет. Стены погреба, обшарпанные и влажные, казались живыми в тусклом свете лампочки. Она медленно оглядела полки, заваленные старыми банками и коробками, когда её взгляд упал на пыльный ящик в углу. На его крышке был нарисован знакомый символ – тот самый, который она как-то увидела на спинке мухи.

Маша осторожно подняла крышку. Внутри лежали фотографии, потемневшие от времени, и письма, написанные странным, аккуратным почерком. В одном из них она увидела своё имя. Маша замерла, чувствуя, как сердце гулко бьётся в груди.