Мама не пила, но следовала за ним, как тень. Будто боялась, что он напьётся и исчезнет. Хотя Диабло напивался до такой степени, что исчезнуть мог разве что под стол.

Когда он пытался проникнуть в мою комнату, бабушка вставала у двери как часовой.

– Куда ползёшь, пьянь?

– К дочке! Обнять её хочу…

– Не смей дышать на Анну перегаром! – и крикнула маме: – Забирай свою любовь, пока не отлупила.

И мама, как воспитательница циркового тигра, тянула его на руках:

– Диаблочка, пойдём в кроватку…

Тогда мне это казалось смешным. Только потом я поняла, что смех – был нервный.

Диабло рассказывал, что у него есть дети от первого брака, но сам в отцовстве сомневался. Маме, разумеется, такие разговоры были как нож по стеклу: бывшая жена, дети, общее прошлое – она ревновала его ко всему, что было до неё. И когда это прошлое вдруг явилось на порог с чемоданом в руках, у неё перекосилось лицо.

– Мать выгнала её из дома, – буркнул Диабло, занося сумки в дом – Приревновала к отчиму.

Я подслушала их ссору накануне приезда незванной гостьи. Он согласился приютить дочку не из великодушия, а чтобы не платить алименты бывшей.

– Да, мамаша совсем головой поехала. У неё паранойя, – поддакивала Корделина, бесцеремонно усаживаясь на мою кровать.

На вид – обычная девочка в спортивной кофте и джинсах. Я не строила иллюзий о возможной дружбе: она – дочь Диабло, а значит, хорошего ждать не стоило.

Ей было тринадцать, и она действительно не была похожа на отца. У Диабло – голубые глаза и худощавое, пропорциональное тело. «Вылитая мать», – говорил он. – «Надеюсь, хоть мозги мои». Меня это смешило. Маму – нет. Её забавляли лишь чёрные глазки Корделины и бёдра, которые были вдвое шире остального тела.

Но её несуразность стала хитом среди мальчиков-подростков, которые слетались к ней, как пчёлы на липкий мёд. Некоторые мои одноклассницы ей завидовали, я – нет. Мне казалось, она нравилась только тем, кто не знал, что такое уважение.

Я мечтала, что если когда-то понравлюсь мальчику, то он принесёт мне полевые цветы и будет робко улыбаться. А те, что бегали за Корделиной, шутили, ржали и пытались схватить её за ляжку. Мне было десять, и я, к счастью, не представляла для них никакого интереса.

Корделина же ловила их внимание, как кислород. Каждый день как сельский показ мод: макияж стал ярче, балахон сменился на полупрозрачные топы, а джинсы на юбки, шириной в пояс.

Друзья Корделины относились ко мне как к ребёнку. Мне с ними было легче, чем с ней. Один из них как-то сказал:

– Анна, когда подрастёшь, только не будь как сестра.

Помню, в один жаркий день мы с парнями играли в «мафию», ждали, пока Корделина соберется и вот она, наконец, выходит. Смоки-айс в духе «деревня и блёстки», сквозь топ просвечивает красный лифчик, бретельки стрингов натянуты до пупка и врезаются в бока, как шпагат для колбасы. Джинсовая короткая юбка на заниженной талии едва прикрывает ягодицы.

Она шла с выражением «встречайте свою королеву», но я слышала, как её дружки едва не поперхнулись от смеха. Корделина уселась на стул в центре двора, закинула ногу на ногу и потянулась за сигаретой. Тут же все вскочили и протянули зажигалки. Я не понимала: почему за спиной они называли её проституткой, но при этот приклонялись, как дворовые слуги.

Позже тем же вечером Корделина достала ватман – из чемодана, как священную реликвию. В центре – огромное розовое сердце, а внутри десятки имён. Среди них – и имя ее отчима.

– Разве сердце не для одного имени? – робко спросила я.

Корделина пожала плечами, дополняя свое творение новыми именами: