– Этого я не знаю.

Юри, что-то тихо буркнув, обеими руками обхватил своё маленькое чудо:

– Ты не часто говоришь о магии.

Это был уже не вопрос, скорее замечание. Джес склонила голову набок:

– Может быть. Но я больше ни с кем о ней не разговариваю – только с тобой.

Красные глаза Юри загорелись.

– Но ты мало что рассказывала о ведьмах. Мне почти ничего не известно об Аркенском союзе, – упрекнул он уже тоном того тролля, которого она хорошо знала.

– Ты и так знаешь о нём слишком много. И вообще, ты мне тоже не всё рассказываешь.

Округлив глаза, Юри от ужаса даже выпустил из рук пузырёк с чарами:

– И что же, например?

– Например, ты никогда не рассказывал, за что тебя пожизненно изгнали из конквеста Мифодеи.

Тролль отвёл взгляд. Внезапно сосредоточившись на крошках на брюках, он пробормотал:

– Ах это…

Джес уже много раз пыталась выяснить, что случилось тогда, полгода назад, на фестивале ролевых игр. Юри вернулся на три дня раньше, чем планировал, и ни словом не обмолвился о причине. Сколько бы она ни спрашивала, он так и не ответил ей ничего конкретного.

– Вот видишь! – Джес в наигранном смущении сложила руки на груди. – Очень жаль, но нам придётся смириться с тем, что мы не всё можем друг другу рассказать. Есть слишком значительные тайны, чтобы их…

– Виноват во всём этот бард, – перебил её Юри. Повернувшись к нему, Джес подтянула ноги на сиденье и подпёрла подбородок руками. Всё её внимание сосредоточилось на тролле, который отпрянул, явно этим смущённый.

– Ну ты же знаешь. Мифодея – это самая большая ролевая игра в реальном времени в Германии. В этом году я отправился туда в образе рыцаря-разбойника. Я несколько недель работал над костюмом, целую вечность соединяя все эти железные кольца кольчуги. И конечно же, я потом всё время был в образе. Ведь именно из-за этого туда и идут. Но, видимо, бардам об этом ещё не сообщили. – Он заговорил громче и, вздёрнув подбородок, скрестил руки на широкой груди, а Джес украдкой прикрыла рот рукой: если Юри увидит, что она смеётся, он наверняка не будет рассказывать дальше. – И вот сижу я у лагерного костра и вижу этого лютниста. И говорю ему, чтобы сыграл лучшую песню на свете.

Джес кивнула. Достаточно быть знакомым с Юри всего пару дней, чтобы знать, какая песня лучшая в мире.

– Песню барда, – ответила она, пока он не продолжил рассказ.

– Видишь, все это знают. А тощий бард, похоже, не знал. Я объяснил ему, что тут двух мнений быть не может. И тогда он сыграл эту песню. И даже неплохо. – Юри откинулся на спинку сиденья, отчего оно угрожающе заскрипело.

– Но не из-за этого же тебя прогнали из игры!

– Нет, – буркнул тролль. – Всё потому, что этот трус очернил меня в глазах руководства. Он ныл, что я ему угрожал, и вынудил весь вечер, несколько часов подряд, снова и снова петь только одну песню.

– И конечно же это неправда, – предположила Джес.

– Ещё как правда! Ведь я же был рыцарем-разбойником! Ни один рыцарь-разбойник не станет считаться с мнением какого-то барда. И вообще – с чего бы ему петь ещё какие-то песни, кроме самой лучшей в мире? Бард просто не понял сути ролевой игры: там в образе остаются до конца.

Джес прекрасно представляла, как мощный тролль с дубинкой в руках заставляет барда без конца исполнять одну и ту же песню. И ей не казалось таким уж странным, что другой игрок действительно чувствовал себя в опасности. Похоже, так же посчитали и организаторы. Но Юри она сказала:

– Вопиющая несправедливость! Этот бард какой-то ненормальный. С какой стати бояться тебя только из-за того, что ты любишь бросаться стволами деревьев? Им стоило бы наградить тебя, раз ты так убедительно изобразил рыцаря-разбойника.