Скинув с плеч овчинные тулупы, они быстро достали из обшлагов своих кафтанов сложенные в несколько слоев куски ткани и, смочив их уксусной водой, приложили к носу, как они обычно делали в лечебных палатах Рязанского подворья. Потом огляделись. В тусклом свете коптящих сальных свечей сквозь сизую дымку просматривалась большая печь в центре зала, вокруг которой, словно мухи у сладкого пирога, сидели с десяток простолюдинов в исподнем. Щедрый целовальник за отдельную плату разрешил смердам обогреваться и сушить у печки свои промокшие пожитки. В отдалении, в темном углу на полу, на разостланных бумажных матрасах, заливисто храпя, вповалку лежали несколько постояльцев, укутанных кто в охабни, кто в нагольные тулупы. За кабацкой стойкой, где сальных свечей было больше, склонившись над толстой тетрадью, что-то записывал туда хмурый целовальник. В другой части зала стояло несколько массивных дубовых столов с приставными скамьями. За одним из них, самым длинным, сидела группа местных стрельцов в синих и зеленых кафтанах. Посреди стола стояло деревянное ведро, из которого они по очереди черпали оловянными кружками хмельной мед, крякали и сплевывали прополисную шелуху на пол. Разговаривали.

Готфрид с Петром сели за небольшой свободный стол, и к ним тут же подскочил помощник целовальника, молодой, юркий, с кучерявой светлой шевелюрой, по виду родственник. Спросил:

– Вы с ночлегом али без?

– Будем ночевать, – ответил Готфрид. – Но сначала дай нам поесть и какого ни на есть взвара.

– Из еды остались только два чугунка гречневой каши да чугун щей, – разводя руками, тихо сказал паренек. – Все поели идущие к Москве стрельцы. – И он кивнул в сторону кухни, где в открытую дверь можно было видеть стоявшую на полу груду немытой посуды.

– Ого! – удился Готфрид. – А зачем стрельцы к Москве идут? – полюбопытствовал он.

Паренек оглянулся, склонил голову и почти шепотом произнес:

– А что, ваша милость разве не слышал, что царь помер, а стрельцы бунт затевают?

– Что царь помер, знаем. А вот про бунт не слышали.

Готфрид многозначительно взглянул на Петра.

– Ну да ладно, делать нечего, неси щи да кашу. Только с нами еще трое наших товарищей. Про взвар не забудь, – напомнил он.

– Какой желает взвар – на кардамоне али на меду с хлебным вином? – на польский манер спросил прислужник, обращаясь к Готфриду.

– Хмельного не пьем, только ягодный.

Вошли стрельцы.

– Ну что, пристроили повозку с лошадьми? – спросил Петр.

– Едва втиснулись в самом заду двора, – сказал Филипп. – А коней пришлось аж у выгребной ямы к шесту привязать. Мест совсем нет. – Он оглядел зал. – Чудно как-то. На дворе не протолкнешься, один возок лезет на другой, а здесь простор. Куда ж народ подевался?

– А вся голытьба да бражники заливают в кружале у кабацкого головы, сына боярского Федьки Голятина, – сказал один из местных стрельцов, услышав вопрос возницы. – Его питейная изба стоит аккурат под тыном, где ты коней привязал. Они своих лошадей и телеги пооставляли на здешнем дворе, а бражничать пошли к соседу.

– А там что, мед слаще да закуска вкуснее? – с иронией спросил Филипп.

– Да у него с роду никакого меда не было, – встрял в разговор соседний стрелец. – У Федьки грошовое питье – брага да пиво. Еды нет. Да и где ты видал, чтобы бражник закусывал? Они туда и ходют только из-за того, что дешево. – Стрелец взял кружку и пересел на край скамьи ближе к нашим путникам, чтобы не кричать. Он опустил голову, выдохнул и одним махом опрокинул содержимое кружки в рот. Вытер усы и проговорил: – Федька – хищник! – Он снова потянулся к ведру. – Свою брагу и пиво он настаивает на дурмане. А его целовальник распевает: пейте православные, веселитесь, сегодня у нас все даром! Народ от двух-трех чарок с ног валится как сноп. Некоторые в беспамятстве валяются – кто в кружале, кто у ямы под тыном, и лишь на третий день просыхают. Иной раз не поймешь, кто в луже, человек али свинья. А когда приходят в себя, то ни денег, ни одежы на нем нету, окромя кабальной сказки в руке, написанной подьячим. Что делать? Куда идтить? Остается только в Холопий приказ, откуда дорога тебе только одна – к новому хозяину. Вот так-то! – Стрелец выпил мед до дна и отер рот рукавом. – А доход у Федьки, говорят, поболе будет, чем у Афанасия, тутошнего головы, – продолжал тот рассказывать. – На торгу на майдане он целый ряд занимает. Торгует разной рухлядью, отобранной у питухов. Слыхал я, что он и питейную избу не починяет, чтобы ему откупную цену царь не поднял. Во как делают умные люди.