– Дьяк, отпусти лекаря, – велел воевода.

Дьяк махнул рукой, и стрельцы освободили Петра, но остались стоять рядом. Петр подергал плечами, как бы разминая их, затем полез под кафтан, достал из потайного места грамоту и подал стрельцу, который вручил ее воеводе. Тот раскрыл бумагу и вперился в печать Аптекарского приказа и подпись дьяка Виниуса. Печать и подпись были настоящими.

– Держи, иноземец, – воевода протянул документ Готфриду. Тот в два прыжка оказался около него, взял грамоту и быстро сунул за обшлаг кафтана. – Уезжайте без задержки туда, куда направлялись, – хмуро добавил он и повернулся к дьяку: – Дьяк, продолжай.

– Спрячь царскую грамоту, и поехали отсюда скорее, – сказал Готфрид Петру.

Но тот проявил упрямство:

– Послушай, раз с нами ничего не случилось, давай попробуем выкупить помяса у воеводы.

– Ты с ума сошел, Петр! – ужаснулся Готфрид. – Нас немедленно закуют в железа и отправят в застенок…

– Я не могу бросить помяса, – настойчиво проговорил Петр и сделал шаг в сторону воеводы.

– Стой! – остановил его Готфрид. – Хорошо, только ты молчи, говорить буду я.

– Боярин! – Готфрид снова поклонился воеводе. – Еще раз бью тебе челом.

– Ты отвлекаешь нас от работы, иноземец. Что ты просишь?

– Отдай нам помяса, мы заплатим за него выкуп. Он нужен нам для сбора лекарственных трав, он знает места, где растут нужные царской аптеке травы.

– Тать может быть выкуплен только после наказания. Хошь жди, а не хошь, уезжай. Начинай, – крикнул воевода дьяку.

Два молодца в красных рубахах с закатанными рукавами быстро оседлали неподвижно лежащего мужика. Один коленями зажал ему голову, другой сел на ноги. Дьяк рубанул рукой воздух, и оба палача, чередуясь, забарабанили палками по спине извивающегося помяса. Дьяк вслух отсчитывал удары. Петр, увидев истязание невиновного, закрыл голову руками и отвернулся, чтобы не слышать крики и стоны бедолаги. Готфрид, напротив, стиснув зубы, зло смотрел на творящееся беззаконие и судорожно думал, как спасти несчастного уже не столько от наказания, сколько от смерти. И вдруг глаза его заблестели. Он взглянул на воеводу и неожиданно для себя воскликнул:

– Боярин, останови расправу!

– В чем дело?! – Воевода поднял руку вверх, останавливая казнь. – Ты что себе позволяешь, иноземец! – Насупив брови, он строго посмотрел на Готфрида. – Давно не был в съезжей избе?

– Хочу тебя предупредить, – громко произнес Готфрид. – Я намерен сейчас же отправить верхового гонца в Аптекарский приказ к думному дьяку Виниусу с сообщением о казни верхососенского помяса, который знает, где растут в изобилии необходимые лекарственные травы для царской аптеки.

– Ты что? – испугался воевода. – Я действую по закону.

– Этот помяс важен для Аптекарского приказа. Если он умрет, тебе придется держать ответ перед дьяком Виниусом, который потребует от тебя прямых доказательств воровства. А их, кроме слов ярыжек и признания под пыткой, у тебя нет. Лошадка-то на месте. Десять стрельцов, которые это видели, могут подтвердить.

Воевода изменился в лице, всклокоченная борода затряслась. Вытаращив глаза и открыв рот, он некоторое время беззвучно и с ужасом смотрел на Готфрида. Тот, в свою очередь, незаметно переложил трость-шпагу в правую руку, а левой попытался привлечь внимание Петра, который смотрел, не понимая, что происходит, и переводил взгляд то на воеводу, то на друга.

Будь воевода чуть подогадливее, понял бы, что иноземец его просто запугивает и нет у него никаких десяти стрельцов-свидетелей, к тому же сегодня, в день похорон царя в Москве, никому нет дела до того, как несет службу воевода на отдаленных рубежах Московского государства. Но воевода сразу представил себе московский застенок у думного дьяка: тусклый свет, пробивающийся сквозь зарешеченное оконце, закопченный от жаровни потолок, забрызганные кровью стены. А самое главное – петлю, свисающую с потолка, и доску под ней в виде качелей – дыбу. Точно такая же находится вот за этими воротами, и воевода, следуя своим мыслям, повернул голову в сторону съезжей избы. От этих мыслей его чрево свело судорогой. Он знал, что ни один человек, какой бы силой и терпением он ни обладал, не утаит на дыбе никакую тайну, а если не знает ее, то очень правдоподобно придумает. Воевода быстро перевел взгляд на распластанного на помосте мужика и, не желая испытывать судьбу, сказал: