– Заводятся тараканы, если долго не убираться, – мрачно замечает Яровая.

– Судя по всему, с этим у вас большие проблемы, – говорю язвительно в ответ.

Следователи молча глотают мою колкость.

– Проведите нас к пострадавшей, – просит Яровая.

Пока идём, говорю, что сознание пенсионерки спутано, она не отвечает на вопросы.

– Это может быть из-за пережитого стресса? – спрашивает Багрицкий.

– Да, или у неё болезнь Альцгеймера. Этому может способствовать и обезвоживание. Сначала надо восполнить жидкость, – поясняю ситуацию. – И проверить, было ли насилие.

– Руки были связаны?

– Синяки есть, но никаких следов пластыря, как у предыдущей жертвы. У неё также сломано ребро и несколько ушибов. В том числе на затылке. Вы думаете, это тот же преступник?

– Будем надеяться, что он один такой, – хмуро замечает Яровая.

– Может, вам стоит оповестить широкую общественность, чтобы пожилые женщины были осторожнее? – спрашиваю следователей.

– Это решать начальству, – говорит Багрицкий.

– Вы должны его остановить. И как можно скорее.

– Мы и собираемся. Начнём с соседки Ларисы Сергеевны, Натальи, – сообщает Яровая.

– Вы что, её подозреваете? – удивляюсь. – Она искренне привязана с старушке и уважает её, заботится. И ничего не знает об акте насилия.

– Ясно. Но проверить стоит.

Оставляю следователей, мне нужно проверить, как идёт подготовка к операции Лилии. Иду в кабинет Заславского. Стоит оказаться внутри, как вижу: Валерьян Эдуардович далеко не в лучшем расположении духа.

– Что-то случилось? – спрашиваю его.

– Будь проклят тот день, когда я согласился исполнять обязанности главврача! – ворчит хирург. – Мало того, что мне теперь приходится заниматься бумажками вместо того, чтобы оперировать, так ещё и полиция начала трясти, как грушу!

– В смысле? – поражаюсь я. – Вы-то здесь при чём?

– Они копают под Гранина. Пытаются отыскать у нас какую-то коррупционную схему. Намекали, что депутат Мураховский и Никита Михайлович могли быть связаны. Намекали на откаты, серые схемы перевода денег, ещё что-то. Я врач, Элли! – вдруг шлёпает Заславский по столу, заставляя меня моргнуть. – Мне нужны мои больные!

Молчу, поскольку сказать нечего. Простые слова утешения на коллегу едва ли подействуют.

– Валерьян Эдуардович, я пришла спросить, когда у Лилии, – той девочки с раздробленным бедром, – будет операция на связках.

– Элли, я тебе уже говорил. У меня расписание операций – на год вперёд. Прости, не нашёл окошка, – бурчит Заславский в ответ. Он слишком сильно раздражён, чтобы говорить спокойно и рассудительно, как обычно. Прекрасно понимаю его чувства, но и от своих намерений отказаться не имею права. Ведь девочка страдает.

– Но операцию нужно сделать как можно скорее, – стою на своём.

– Значит, ты уже вносишь изменения в моё расписание? – начинает снова закипать хирург. Никогда его таким не видела. А ведь совсем недавно стал исполнять обязанности Гранина. Что же с ним через месяц будет? На людей со скальпелем кидаться начнёт?

– Нет, конечно. Но девочке очень нужна эта операция.

– Это моё отделение. И я буду решать, что для больной лучше, – нервно говорит Валерьян Эдуардович.

– Операция нужна!

– Не вижу в ней необходимости! – выпаливает Заславский, снова шлёпая ладонью по столу.

Сохраняя ледяное самообладание, – последний год сделал меня устойчивее, – отвечаю спокойно:

– Необходимость есть. Не знаю, насколько у вас там плотное расписание, но мне на это, честно говоря… 12-летняя девочка хочет вернуть свой голос. И мы обязаны сделать для этого всё возможное.

Заславский смотрит на меня, поджав губы. Но по глазам вижу: всплеск эмоций схлынул, хирург вновь становится самим собой, то есть человеком прагматичным и тактичным. Однако его следующий вопрос едва не ставит меня в тупик.