Учительница расписывала на доске формулы, а меня занимала лишь одна весёлая мысль: как же, оказывается, легко совершать добрые поступки! Словом, я была охвачена предвкушением радостной встречи с Олей.

…Но на перемене, как только учительница вышла из класса, мальчишки, будто сговорившись, рванули к пакету, вытряхнули коробку и порвали прозрачную упаковку.

В каждом классе есть свои «отмороженные».

– Нет!

Я почти задохнулась от крика. И кинулась спасать конфеты, предназначенные для Оли.

Один из парней, Макс, поставил мне подножку, и я упала.

В память так и врезалась картинка: гнусно улыбающаяся физиономия Макса, его протянутая мне навстречу рука.

– Хватайся.

С чего это он решил, что я схвачусь за его клешню? Мне не нужна помощь, чтобы вскочить на ноги и надавать ему оплеух!

– Ты гад!

Я резко и решительно поднялась, но меня кто-то обхватил сзади, не давая двигаться.

– А что такого? Лучше сами съедим! – прокричали мне в ухо. – Она и так жирная, ей вредно.

Это говорил Витька, он для Макса что-то вроде секретаря-референта, а по-простому – «шестёрка».

Макс при этом взял коробку с подоконника и сжал ее в высоко поднятой руке.

– Достанешь – твоя!

Не знаю, что на меня нашло: я так резко ударила каблуком по носку ботинка Витьки, что он не смог меня удержать.

– Ну, давай, попрыгай! – засмеялся Макс.

…Я небольшого роста, но в волейбол играю неплохо. Сгруппировалась и прыгнула, намертво вцепившись в коробку.

Картон погнулся под моими пальцами. Шоколадные фигурки посыпались на пол. И у меня мелькнула мысль: как жаль, что их не обернули в фольгу…

Тут на одну из конфет наступила нога в кроссовке. Вишневая струйка начинки брызнула и испачкала идеально чистые брюки Макса. Он выругался.

– Всё из-за этой свиньи…

…И наступила тишина.

Я слышала лишь, как гулко бухает моё сердце: бум-бум-бум…

Мальчишки пялились на меня с минуту, наверное, на моём лице было написано что-то такое, отчего Макс примиряюще пробормотал:

– Да ладно, соберем, пусть твоя хрюшка лопает.

Витька послушно нагнулся, стал поднимать конфеты и кидать их в коробку.

А я, не отрываясь, смотрела на Макса.

Отличник, из «хорошей полноценной семьи». Одет в фирменное. Глаза наглые. В сочинениях пишет: «стану юристом».

– Да какая разница, – сказал он, нависая надо мной, – всё равно эта дура не узнает. А вообще, выбирала бы, с кем дружить. Или ты не брезгливая?

Что произошло дальше, в деталях не помню. Меня охватила ярость. И моя рука оставила на щеке Макса красное пятно – я дала ему пощечину.

Макс непонимающе посмотрел в мои глаза. А потом, вместо того, чтобы отступить, как подобает представителям сильного пола, он в бешенстве подхватил меня, и вытер моей спиной все формулы на доске, старательно выведенные на уроке учительницей.

В ушах у меня зашумело. И я стала лупить Макса руками и ногами.

Ор в классе достиг апогея – наверное, именно так гудели гладиаторские арены Древнего Рима.

Но я видела перед собой лишь багровое от злости лицо своего врага. Я, как разъяренная кошка, впивалась в его кожу когтями.

– Отцепись, чокнутая!

Его слюна на моем лице показалась мне каплей яда. Я повисла на Максе, готовая кусать и щипаться!

Он попытался меня скинуть. Но не удалось. Тогда он протащил меня через весь класс и сделал попытку отшвырнуть у двери. Но дверь за моей спиной распахнулась. И мы, сцепившись, вывалились в фойе.

Гул усилился. Кажется, сбежалась вся школа. Мы крутились по полу, пока Максу не удалось, наконец, подняться – вместе со мной. Он схватил меня за волосы… И тут я увидела в его глазах решимость убийцы.

…Именно тогда меня пронзила мысль, ставшая моим жизненным кредо: даже если покалечат – не сдамся! Никогда. Ни за что.