– На планерку, – улыбнулась она. – В 11 у Марины.

– А что так рано? – оторвался от монитора Антон.

– Там и узнаешь, – Ольга захлопнула дверь.

– Сама-то Марина, интересно, к 11 подгребет? – Антон застучал по клавиатуре. – Курить пойдешь? – повернулся он ко мне.

– Ну пойдем, покурим-ка, – нехотя кивнул я. – Перед планеркой.

В туалете Антон хитро прищурился и, выпуская дым в потолок, как бы невзначай спросил:

– У тебя с Мариной вчера что-то было?

– В смысле? – я чуть не подавился дымом.

– Ну вы так нежно с ней обнимались в танце.

– С ума сошел, что ли? Я похож на геронтофила?!

– Да, ладно, чего обижаться?! Она тетка ничего себе еще. В самом соку.

У Антона все на одну тему. Жаль, в России пока нет курсов для сексуально озабоченных: ему там самое место. Об этом я Антону и сказал. Он даже вида не сделал, что обиделся.

– А я бы ей…

Но тут, по счастью, скрипнула дверь, и Антон замолчал. В туалет зашел главный редактор нашей газеты – Иван Петрович.

– Что, молодежь, курим? – спросил он в ответ на наше «здрасьте».

– Угу, – поддержали мы разговор.

– Ну-ну, – донеслось уже из кабинки сквозь журчание струи. – На планерку к вам зайду, – сказал уже на выходе Иван Петрович. – Марине Сергеевне передайте.

Антон тяжело вздохнул.

– Что ему на нашей планерке надо? Опять начнет чушь нести. Маразматик.

С головой у Ивана Петровича, видимо, в самом деле были серьезные проблемы. В прошлый раз, вот так же неожиданно зайдя к нам на внутреннюю планерку, он заявил Марине, что пора переходить на позитив. Дескать, жизнь меняется, и надо следовать в фарватере, а не плыть против течения. Или, как позднее переформулировал это Антон, «не ссать против ветра». Нашу газету все больше прибирала к рукам администрация области, и, естественно, нам отводилась роль «коллективного агитатора и пропагандиста». Не знаю, какой резон у них там наверху был, но вливание бюджетных денег чувствовалось все больше и больше. Не столько по возросшей зарплате, сколько по появлению на полосах материалов, явно проплаченных чиновниками из местного Белого дома. Когда в очередной раз Антону дали редакционное задание написать про подъем коллективного сельского хозяйства, а до того он писал исключительно про его развал, Антон вздохнул и с видом мученика произнес: «Против ветра не поссышь. А в колхозе хоть мясом разживусь, и то хорошо».

В отделе социальной жизни нас было семеро. Если перечислять по кабинетам, то мы с Антоном, две Гальки – по соседству, дальше – Игорь и Татьяна. Правое крыло нашего этажа. Напротив – бухгалтерия, кабинет Марины Сергеевны, она завсоцотделом и писем, ну и еще фотолаборатория, которой, по-моему, лет 15 уже никто не пользуется.

На планерку пришли все. Даже Галька Вторая, которая обычно раньше двенадцати на работе не показывалась. Она тщетно пыталась вести в газете рубрику «Светская жизнь», которой в провинциальном городке было не то что маловато, а, по-моему, вообще не существовало. При этом Галька делала вид, что эта пресловутая светская жизнь бурлит кипящим варом. Бедная Галька пропадала ночи напролет в каких-то клубах и кабаках, где тусовалась местная полубогема: сплошь несостоявшиеся художники, поэты и писатели. Приходя к полудню, она, позевывая, заглядывала в наш кабинет и небрежно бросала что-то вроде того:

– Вчера в «Хромой лошади» была на перформансе. Концептуальная штучка, скажу я вам. Столице и не снилось. Главное, все по-честному, без выпендрежа. Пойдемте перекурим, что ли? А то у меня художники все расстреляли.

Однажды я побывал на таком перформансе. Галька же и затащила. И это был мой последний выход в ее свет. Помню, вдоль стойки бара ходила полуобнаженная девица. Из одежды на ней были только красные трусы, да и тех практически не было видно под густым слоем взбитых сливок. Девушка была явно утомлена или пребывала в тяжелейшей депрессии. Я сказал об этом Гальке, и та спросила: с чего это я вдруг так решил?