Я стараюсь не думать о курсе реабилитации. Видеть позитив. Насколько это возможно.

Ведь только я сейчас здесь большая и смелая, опора для моего ребенка, ее мама. Струшу я, что останется делать Веронике? 

Поэтому я и не хочу сдаваться.

Я развлекаю ее, а боюсь и плачу запершись в туалете по ночам, когда никто не видит.

С Геннадием все так же глухо. Только однократно позвонила его мать и потребовала чтобы я вернула весь гонорар, который сняла со счета. Им с сыном нужен реабилитолог.

Я никогда не сомневалась в том, что эта женщина терпеть меня не может. Но раньше она хотя бы притворялась. 

У меня немного отлегло от сердца, когда я узнала, что мой жених нормально перенес операцию и сейчас идет на поправку - то, что удалось вычленить из ругани. 

Эта женщина явно пытается поссорить нас, но что бы она там ни говорила, я действительно обязана Геннадию за жизнь Вероники. Но не могу прямо сейчас сорваться к нему в больницу. Боюсь, что один из анализов, которые собираются брать у Вероники - тест ДНК, поэтому до хрипоты спорю с врачами и объясняю им, что уже вызвала частную лабораторию. Курьер толчется у дверей, а его не спешат пустить.

После слов Вильцева о том, что ему нужна только правда мне слишком четко вспомнился его отец. Вот кто этой правды не должен узнать. Я уверена, что Александр Дмитриевич не простит непослушания и будет мстить мне за Нику. 

Кириллу же только поиграться это все! И я четко понимаю, что не хочу быть с ним связанной. Мне уже было так больно слышать, что у него невеста, хотя вроде бы я уже давно оставила первую любовь позади.

Поэтому пусть лучше тайна останется тайной. Так всем спокойней. Начиная с меня. Не выдержу его защиты. 

Наконец лечащий доктор протягивает мне телефон.

- Поговорите!

Я неуверенно сжимаю трубку руками.

- Ань, - голос Вильцева на том конце. - Прекрати чудить.

Он звучит как будто из моей памяти - также тепло. Мне на миг вспоминается его лицо, когда мы еще были вместе. Насмешливое и вместе с тем доброе выражение. Так смотреть умел один только он.

А потом я силой заставляю себя проглотить эти воспоминания. Нет больше нас. Мы чужие. И он же сам сказал, что у него практически есть уже семья.

- Хирургам надо понять, нет ли воспаления или кровотечения. 

- Я уже сама заказала все необходимые анализы в лаборатории. И курьер кстати ждет! 

- Да что ты заладила?

- Хочу так! 

Он фыркает.

- Меня подозреваешь в чем? Что прикажу ввести яд?

Молчу. 

В том, что ты снова хочешь поставить мою жизнь с ног на голову!

Хуже всего то, что это это уже практически произошло: Ника все говорит о нем. Кирилл запомнился ей потому что забрал у скоропомощников и сам вез на руках. Показывал ей фокусы с пальцами. У Ники гипермобильность суставов и она может большим пальцем руки дотянуться до запястья. Вильцев вот точно такой же.

Он усмехается в трубку.

- Ну что тебе нужно? Может, чтобы сам приехал и слово дал?

Вспоминается его лицо тогда, много лет назад.

“А если я тебе слово дам, что не трону, если не попросишь?”

И он правда не прикоснулся, пока я не выжала из себя то самое “да”, наступив на гордость.

От воспоминаний становится тепло и разом очень щемит сердце.

Нужно поставить на всем этом крест.

- Давай встретимся! 

Выдыхаю.

- Хорошо, - произносит он удивительно спокойно. - Тогда одолжение за одолжение. Анализы ребенок сдаст. Я, между прочим, по закону могу получить результаты только с твоего согласия. 

Сердце бьется в висках. Сомневаюсь, что Кирилл склонен делать все легально, но если он дает слово…

Слово для него раньше было дороже всего.
К тому же именно сейчас мне нужно ненадолго выбраться из больницы и поговорить с Геной.