Не хочу смотреть на ее руку, но нет-нет да поглядываю: большой перемотанный бинтом бугорок.

Можно представить себе, что там и нет никакой травмы. А мы с Вероникой просто играли во врачей.

Целую дочку в лоб и чувствую как по щеке соскальзывает слеза. 

Звонит мама - как всегда наверное проверить как мы. И я несколько минут молча слушаю ее жалобы на погоду, на соседей. Мама снова живет в элитном санатории.

Деньги до сих пор поступают от Вильцева-старшего. Она проходит очередной курс реабилитации, мы все верим, что она наконец-то начнет ходить. 

Если выяснится, что Вероника - дочь Кирилла, моя мама лишится этого новейшего лечения.

Она ведь думает, что тот урод, натравивший на нее шпану, действительно все осознал и сожалеет.

Она еще раз так в людях разочаруется. Но прежде всего во мне.

Поэтому я так и не решаюсь сказать про Веронику.

Под конец выдавливаю только жалкое:

- Мам, деньги есть?

- Ань, а тебе на что? Ты ведь неплохо с концертов получаешь.

Да, это правда. Но я вкладывалась в открытие музыкальной школы потому что именно ты, мама, мечтала о хоре, который наконец возьмет первое место на общероссийском конкурсе. А я разбила это все своим решением связаться с Кириллом.

- Да так, - сбрасываю звонок и смотрю вверх, в идеально оштукатуренную белизну.

Меня как будто на волнах сейчас качает. 

Столько попыток сбежать, скрыться и я как будто бы прошла по кругу. Снова есть только я, он, Вероника и я не знаю, что с этим делать.

Хотя нет, не знала я тогда.

Глажу по волосам дочь.

Сейчас я уверена: я буду защищать ее. Даже если кажется, что отец Ники во всем сильнее и на шаг впереди.

- Вот счет. 

Я вздрагиваю от того, что медсестра кладет бумагу на тумбочку около кушетки.

Холодными пальцами тянусь к листу, когда она уходит.

И тут же узнаю, что день пребывания в палате для взрослого человека, сопровождающего ребенка равен пятидесяти тысячам.  

Ну что ж, Вильцев не стал брать с меня денег за ребенка.

Очень благородно!

Тут же проверяю свои счета. Надеюсь, до оплаты они меня отсюда не вышвырнут. Я собираюсь быть с Бусинкой, когда она проснется и даже не потому что Кирилл…

Но на счетах пусто.

Вспоминаю, что уже расплатилась за год аренды студии. Вот просто потому что это было дешевле в уходящем году. С нового вероятно пересчитают тарифы.

Закусываю губу и залезаю на наш общий с Геной счет.

Сюда поступают гонорары, чтобы я видела, что все честно. Но это не до конца мои деньги. Точнее, они мои процентов на тридцать, не больше. Все остальное идет в рекламу, Гене на поддержание штанов и прочая, прочая. 

Я не лезу. Но сейчас мне кажется отличной идеей потратить деньги Кирилла же на мое время в больнице. Да, пускай они и не за состоявшийся концерт.

В общем, я покрываю стоимость пребывания вплоть до Нового года - насколько хватает гениных запасов.

Подавись, Вильцев!

Гордо показываю медсестре оплаченный чек, та расплывается в улыбке, кивает и уходит.

Когда я остаюсь одна, накатывает тоска и усталость. Дочь рядом, но телефон Гены по прежнему недоступен. Его мать прислала короткое сообщение, что Гена жизнью ради моей дочери рисковал, вывернул так, что удар пришелся на его бок, а не на тот, где сидела Ника. Поэтому жених теперь без селезенки.

А я все о Вильцеве. Что я за бесчувственная… тварь?

Звоню ему несколько раз, но все тщетно. Или мама забрала телефон или ему так плохо после операции. Переживаю за него и Вильцев улетучивается из мыслей как-то сам собой.

Ника просыпается назавтра. С ней правда все хорошо. Только болит ручка. Мы вместе дуем на нее. Учимся левой кушать и рисовать, пока правая неработоспособна.