Вселенная явно меня слышит, потому что дверь отворяется ровно в тот момент, как размышляю «че напялить». Даже стоя спиной к двери, я знаю, кто заходит. А стоит обернуться, так желание снять еще и трусы мигает в голове красной лампочкой, ну чтоб уже наверняка.

Мне все равно туда сейчас импульсами кровь со всего тела приливает. Натирать будет. Нахер оно мне надо? Я своего Бодю-младшего нежно люблю, мы с ним двадцать пять лет неразлучны и душа в душу живем.

Яночка краснеет и утекает взглядом куда нужно. Ну, малыш, я не укушу, ты можешь даже потрогать. Мне начинает казаться, что мой младший брат сейчас чувствует ее взгляд совсем так же, как чувствовал бы прикосновение пальчиков.

Да ты все вообще можешь, Яночка, бери и делай че хочешь со мной, Облачко!

Она так пытается казаться строгой, что я почти ей верю, своей грозовой тучке. Почти верю и с особым восторгом рассматриваю ее надутые от негодования губы, на строго сдвинутые брови и искрящий взгляд, припорошенный паникой. Не бойся, тебе понравится…

У самого внутри все переворачивается, и настроение сразу отличное, просто зашибезное. Бью себя мысленно по рукам, чтоб не прижать пушистый одуванчик к себе, пока ее дрожащие пальчики что-то настойчиво вскрывают, переворачивают.

Видно, что очень пытается все сделать правильно, а еще почему-то сильно переживает. Ну делов-то! Даже если она мне не то намажет, я против не буду. Вообще не буду против, ты только прикоснись ко мне и буду шипеть, ПШШШ, кипящий чайник.

Ледяные пальчики ложатся мне на живот, я и верещу от струящегося по телу восторга и холода.

—Облачко, да ты сказала бы, я бы оторвал быстрее, ай, ощущения, словно я на вашу эту штуку, хугаринк, или как оно там зовется…приперся!

Ну чего ж такие холодные, малыш? Не зима же на улице. Умещаю льдинки в свою ладонь и вожу-вожу, чтобы согреть. Приятно что капец, так бы и лежал весь день, если бы ее руки были на мне. Желательно, разумеется, не только руки.

Когда атмосфера начинает плавно коситься в рабочую, я немного с грустинкой смотрю на бледнеющее личико, но терплю. Пока Яна не падает в обморок, вот здесь мое самообладание идет в задницу.

Она просто стояла и тут же упала почти что плашмя, стараясь удержаться руками за меня, за ту ногу, что стоило бы обработать. Боль настойчиво маячит перед глазами, но мне титаническим усилием удается не дать малышке грохнуться на кафельный пол.

Блять. Это че такое было только что? Перекинув Яну на себя, начинаю легонько бить ее по щекам. Дышит. Слабое дыхание обжигает мою шею, и по телу скачут мурашки вместе с паникой.

Ска. Вместе с Яной встаю, наплевав на все запреты врачей, и осторожно укладываю ее в горизонтальном положении на кровать. Пальцы быстро расстегивают верхние пуговицы рубашки, освобождая шею. А затем я приподнимаю ее ноги выше уровня головы и жду, нетерпеливо посматривая на часы.

Паника лупит в спину каленым железом, но я все-таки не мамкин поця. Лучший способ привести кого-то в чувства из всех —этот. По спине скатывается пот, а грудина и бедро ноют слишком очевидно, чтобы не заметить и не ощутить что-то, что катится по ноге. Все-таки она повредила рану, но похуй сейчас. Вот от души душевно похуй.

Спустя самую долгую минуту в моей жизни Яна открывает глаза и, по расширившимся зрачкам, что в ужасе смотрят на расползающееся пятно на моей ноге, я понимаю что …блять…

—Ты крови боишься? — рука скатывается вслед за живительной жидкостью, стирая ее, насколько это вообще возможно сделать, незаметно.

Яна дышит глубоко и переводит взгляд на потолок.

А я, не моргая смотрю на хорошую троечку и соблазнительную ложбинку, открывающуюся из-за расстегнутой блузки. Прямо мне в лоб лупит это все, на сетчатке выжигается картина маслом. Как я сразу не заметил? М? Вот мне бы еще потрогать сейчас…легче станет сразу, клянусь!