Я все еще помню, какими взглядами он меня одаривал, да что там…я забыть этого не смогу точно. Такое не забывается… Ощущая, как коленки все-таки дрожат, я совершенно точно не думаю сейчас о том, что мне придётся контактировать с его кровью.

Там все свежее…и что? И ЧТО? Я как это переживу? С чего вдруг сразу саму на такие мероприятия пускать?

В затуманенный ненужными мыслями о совершенно незнакомом парне мозг приходит мысль о том, что я могу не справиться. Да и как сама?

Как? Шлепнуться при нем в обморок, чтобы он подумал обо мне невесть что? Или засмеял? Вот только он точно не будет смеяться…он нет, а так как вставать Исаеву еще нельзя, лежать мне, пока его крики кто не услышит. Не будет же он меня откачивать, в самом деле?

Или будет? Искусственное дыхание рот в рот?

Я поднимаю немного взволнованный взгляд на Любовь Ивановну, но в ней сейчас так ярко сверкает абсолютная уверенность, что я не сразу решаюсь спросить. Мнусь. И набрав полные легкие, с трудом выдаю:

—Сама?

Женщина изгибает бровь в немом вопросе и только кивает. Ясно. Помощи ждать мне будет не от кого. То есть сама, да? С ним…сама.

Дыхание перехватывает…Не только из-за крови. Разумеется, он просто весь такой. Просто ух. Я даже словами выразить не могу. Но очень наглый! Я к такому не привыкла, в моем окружении ко мне относились всегда иначе, а тут нахрапом. Может он и хороший парень, но такие вот агрессивные оказания внимания немного будоражат душу и сознание, заставляют краснеть.

Приятно, безусловно. В душе что-то тепло-тепло разливается и так укрывает мягко….

Я выросла на сказках, и вижу маму с папой. Мне хочется вот так, чтобы было по-настоящему, а не пошло-грязно. Может мне только показалось, но Исаев — это именно про пошло и грязно. Думается мне, что там такой список подружек, что мне быть точно после двадцатой.

Хочу ли я этого? Нет! Я хочу быть единственной, но такие вот…с кошачьими глазами и развязной улыбкой не бывают постоянными, увы. А он еще и военный. Накаченный. Сильный. И такой большой.

От этого даже как-то грустно, потому что Исаев очень красивый и кажется таким теплым. Солнышко. Эх.

—А если я того? — предпринимаю последнюю попытку, но моя наставница непоколебимая скала.

—Не боись, он уж точно в случае чего откачает…— смеется она, а душа в пятки уходит у меня. Рваными движениями беру в руки лист назначений, но не вижу ни слова на нем, паника подгоняет в спину. Первым делом шагаю в ординаторскую и переодеваюсь.

Волосы решаю завязать в хвост, с ним мне так сложно сладить…Еще некоторое время после этого стою изваянием и смотрю в зеркало на свой то пунцовый вид, то слегка бледный, то и вовсе синюшный. Это же не открытая рана! Там просто сукровица от силы. Наверное. А если нет? Вроде как глубокая была…или что? Или как?

Рука продолжает теребить воротничок блузки, а ноги медленно разворачивают скованное спазмирующими мышцами тело в сторону выхода. Да, надо идти.

В сестринской беру все необходимое, но эти колбочки наводят на меня больше паники, чем до этого мысли. Просто вата, просто бинт. Пока белоснежные, но совсем скоро они точно будут не такими…они окрасятся в бардовый, возможно, в алый.

Когда я захожу в палату, моя челюсть падает на пол фигурально выражаясь. Просто потому что Исаев стоит в одних трусах спиной ко мне. Практически голый.

Мой взгляду стекает от накаченной спины до узковатой талии, немного задерживается на обтягивающих боксерах и стекает по широким ногам. Боже.

А потом он поворачивается ко мне и машет рукой, решая подойди вот прямо…так!

Я честно пытаюсь не смотреть, вернее, смотреть только на лицо, но как?! Как? А так много кубиков — это нормально, да? Ощущая, как мои щеки начинают краснеть, я бы даже сказала, багроветь, я едва ли держу в руках подставку с лекарствами.