Милиционеры увели рыжего. Официантки восстановили порядок. Зазвучала медленная мелодия.

– Катя, пойдём потанцуем, – тихо сказал Селивёрстов.

Но Егорова вздохнув, лишь покачала головой, в знак отрицания.

– Эх, Селивёрстов. Ну, что ты за человек? Засветил нас. А теперь потанцуем. Не танцевать мы сюда пришли! Вон губу вытри салфеткой. Да ешь быстрей. И пойдём по домам. В этом ресторане, во всяком случае , нам делать больше нечего.

 ГЛАВА 5.

ЗНАКОМСТВО.

Ехали молча. Селивёрстов чувствовал себя нашкодившим ребёнком. Мысленно подбирал фразы для оправдания. Но лишь посмотрит на серьёзное выражение лица Егоровой, все слова застревают в горле. Егорова на него злилась. Она не могла понять, чего это он прицепился к этому милому обходительному человеку? Насколько она помнила Селивёрстова, он никогда не был таким разъярённым. Она решила отчитать его, но лишь взглянув на его виноватое, обескураженное лицо, ей стало его жаль. Да ещё и рассечённая его губа неимоверно раздулась.

– Сильно больно, – с жалостью она спросила его.

Селивёрстов почему-то ещё сильнее засмущался.

Егорова остановила машину, достала из сумочки салфетку.

– Дай я тебе вытру губу.

Он терпя боль, иногда ойкая, нежно взял её за руки. Маленькие руки Егоровой выскользнули из больших крепких рук Селивёрстова. Она отдала ему салфетку.

– На. Сам вытирай. Я, наверное, причиняю тебе боль, – сказала она нахмурившись, – мы можем больше не играть во « влюблённых». Селивёрстов решил прибегнуть к хитрости.

– Мне самому не видать, Катенька, – сказал он это так трогательно.

– А ты сюда посмотри, – сказала она смеясь, направляя на Селивёрстова зеркало, которое висело перед ним.

– Жаль, что здесь нет моей мамочки, – произнёс Селивёрстов, делая страдальческое выражение лица.

– Мамочка? А причём тут твоя мамочка?

– Ты знаешь, когда я был маленьким, стоило мне где ни будь удариться, я бежал к маме. Она поцелует мне ушибленное место и боль, как рукой сняло, – глаза Селивёрстова загорелись нежностью.

Егорова рассмеялась.

– Ты чего смеёшься, – обиделся Селивёрстов.

– Так, забавно. Наверное все мамы такие. Моя мама тоже мои ушибы лечила поцелуями. И я тоже моему сынишке, когда он был.., – тут она замолчала, глядя в растерянное лицо Селивёрстова, и еле слышно договорила, – маленьким.

– А он, что уже вырос, – прошептал Селивёрстов, внимательно глядя в глаза Егоровой.

– Да, вырос, – так же шёпотом ответила она.

– Сколько ему?

– Четырнадцать лет и пять месяцев.

– Четырнадцать?

– Да.

– Ты мне ничего не говорила, – схватившись за голову и закрыв глаза, сказал Селивёрстов.

– А ты у меня ничего не спрашивал.

– Почему тогда ничего не сказала?

– Сначала я сама ничего не знала. А потом твой след простыл.

– Выходит я подлец вдвойне?

– Почему вдвойне? Бросил невесту, накануне свадьбы, да ещё беременную.

– Да, ладно. Не переживай. Всё это позади, – Егорова пыталась его успокоить, но он занялся самобичеванием.

– Представляю, что ты ему наговорила обо мне.

– А, что я ему могла наговорить?!

– Да даже правды достаточно, что бы он меня возненавидел на всю жизнь.

– А тебе – то какая разница. Ты его всё равно не знаешь.

– Что ты ему сказала обо мне?

– А ты как думаешь?

– Правду?

– Нет. Этого я сказать не могла.

– Но тогда, что ты ему сказала?

– Ничего.

– Как ничего! Не сказала же ты ему, что ты его нашла в капусте, – Селивёрстов почти кричал.

– Замолчи, – оборвала его Егорова, – ты что хотел, то бы я сыну рассказала какой у него отец подлец?

Селивёрстов притих. Он обескуражено уставился на неё.

– Нет, Катенька. Ну, что-то же ты ему сказала, – уже тихо он продолжал допытываться.