Екатерина смотрела вперёд, за лобовое стекло в ночь.
– Когда он был маленьким, – уставшим голосом сказала она, – я обещала ему рассказать всё, когда он вырастет. Но вот он вырос. А я теперь молчу. Но он ничего не требует. Но всё – таки ждёт объяснений. Но раз я встретила тебя, ты сам всё Дениске расскажешь.
– Дениска? Дениска. Красивое имя.
– Да, мне оно тоже нравится.
Войдя в подъезд, Селивёрстов остановился. Егорова, видя что он не идёт за ней, остановилась тоже.
– Ты чего остановился?
– Я боюсь, – откровенно признался Селивёрстов.
– Ещё не поздно. Можешь убежать. У тебя по этой части огромный опыт.
Она отвернулась и пошла на свой этаж. Селивёрстов метался у входной двери. То он выскочит из подъезда, то вновь забежит в подъезд. Но слыша, что каблучки Егоровой почти стихли, он помчался наверх.
– Катя постой, – крикнул он.
– Я жду, – её голос донёся, откуда то издалека.
Он бежал по лестнице. И настиг её на пятом этаже. Взяв её за плечи, он заглянул ей в лицо, и увидел, что она тихо плачет.
– Прости, любимая, я не хочу больше убегать от вас во второй раз, – сказал он, крепко прижав её к своей груди, – будь, что будет. Пусть он меня считает самым большим в мире подлецом, но я сам ему скажу всю правду.
Егорова позвонила в дверь, которая находилась с краю, возле самой лестницы. Дверь никто не открыл. Тогда она достала из сумочки ключи и отворила её сама.
– Прошу, заходи, – сказала она, и жестом руки приглашая его войти.
Когда она включила свет, первое, что ему бросилось в глаза – это большого размера мужские туфли, стоящие возле двери.
– Что ты так уставился на эти туфли, – удивилась Егорова, видя, как он разглядывает эти туфли.
– Это твоего мужа, – сказал Селивёрстов, взглядом указывая на эти туфли.
– Мужа? – переспросила Егорова, рассмеявшись, – это твоего сына.
– Это его туфли, – удивился Селивёрстов.
– Да, его. А вот его куртка, – сказала Катерина, достав из шкафа большую черную мужскую куртку.
– Так какой же он, Денис, – с удивлением сказал Иван.
– Большой мужчина, – засмеялась Егорова.
– Ведь он ещё ребёнок.
– Нет, он уже взрослый и очень самостоятельный человек.
– А где же он?
– Сейчас узнаем. Он обычно оставляет мне записки на кухне.
Когда они прошли на кухню, на столе лежал листок, исписанный крупным почерком: «Мамуля, тебе придётся ужинать одной. Я задержусь. У меня неотложные дела. Если я не приду домой ночевать, не волнуйся. Денис».
Прочитав записку, Селивёрстов про себя вздохнул с облегчением. Его страшила встреча с сыном – великаном. Но, когда на кухню вошла Егорова, он сделал вид, что волнуется за сына.
– Катя, какие могут быть дела у ребёнка в одиннадцать часов ночи, – со строгостью взволнованного отца сказал Селивёрстов.
– А не поздновато ты взялся контролировать этого ребенка, – усмехнувшись, сказала Егорова.
– Все-таки время позднее. На улице всякая шпана ходит, – но видя, что она на него смотрит выжидающе, запричитал, – ну, ладно, ладно. Я подлец. Только я трус.
– Ваня, я тебе постелила в зале, – перебила она его, чтобы не продолжать этой полемики, – возьми полотенце, можешь принять душ. Всё необходимое ты найдёшь в ванной. Я пошла спать. Я очень устала.
Он стоял с полотенцем в руке и с досадой смотрел ей в след.
– Там на полочке, в ванной, есть новые зубные щетки, – крикнула она из-за закрытой двери.
Она исчезла за дверью своей комнаты, а он ещё долго стоял и глядел на эту закрытую дверь, прижимая к себе пушистое мягкое, пахнувшее свежестью полотенце.
Сколько раз она мечтала об их встрече, представляя, что он ей скажет. Что она ему ответит. Она всё это себе представляла в каком-то неопределённом далёком будущим. Ей казалось, что она готова к их встрече. Что она будет держаться гордой, недоступной. Но вот она произошла эта встреча, очень неожиданно. И в один момент, что она видит? Тот мужчина, о котором она думала, ненавидела и в то же время любила много лет, теперь с ней рядом, всего лишь за дверью. Но все её чувства изменились. Он другой. Она не могла понять, что она чувствует к нему в данную минуту. Ненависть? Нет. Она не испытывала к нему ненависти. Любовь? Вряд ли. У неё не шла кругом голова при его виде. Но всё-таки какое-то томление в животе, она испытывала, когда слышала его шаги за дверью. Когда-то недоступная, но а теперь такая желанная и возможная близость будоражили её кровь, делая её дыхание учащённым. А сердце замирало от неопределённости. И тогда, когда он появился на пороге её комнаты, не стесняясь своей наготы, она просто молча пододвинулась к стене, освобождая ему часть своей постели. Он так же молча подошёл к ней, присев на край кровати, откинув одеяло, которым она укрывалась, оголив её по пояс. Он взялся сначала рукою за её грудь, но потом прижался к ней губами, целуя её жесткий сосок. Они оба чувствовали, как пульсирует в их венах кровь. Они оба наслаждались предвкушением предстоящей близости, как вдруг Селивёрстов громко воскликнул, схватившись рукой за свой оголённый зад.