Лицо Ноа искажается, как не успевшая высохнуть акварель, на которую плеснули водой, и сквозь него проступают черты Джоша. Его правая бровь подергивается ― верный знак того, что он в бешенстве. «Ты испортил мне жизнь, ублюдок». Он открывает рот, и из него вырывается серая кипящая пена.

Все вокруг меня объято пламенем. Земля, воздух, деревья ― все пылает. И снова передо мной Ноа, и он говорит: «Ты заплатишь за то, что сделал с нами. Пойдем, я жду тебя». Я смотрю вниз на свои руки. Они тоже горят, и, как бы я ни пытался сбить пламя, оно не гаснет. Боль невыносима.

Чей-то крик вырывает меня из сна, и только пару секунд спустя я понимаю ― это был мой собственный вопль. Открываю глаза. Кругом темно. Я весь в поту и задыхаюсь.

– Милый, у тебя все в порядке? ― спрашивает меня мама из другой комнаты.

– Да-да, все хорошо, ― отвечаю я. Последнее время я так отвечаю практически на все вопросы.

Черт, не надо было мне засыпать. Я включаю прикроватную лампу, смотрю на часы. 5:06. Мой набросок водопада, весь измятый, лежит под подушкой. Я расправляю его и внимательно изучаю каждую деталь: каскады воды, пену, скрывающую камни, песчаник, железную ограду… все до мельчайшей детали. И все становится окончательно ясно ― я должен покончить с этим кошмаром. Завтра я доведу дело до конца, даже если эта девчонка опять встанет у меня на пути, даже если для этого придется привязать ее к дереву.

Я ворочался в постели до половины седьмого, гоняя по кругу все те же невеселые мысли. Затем примерно час копался в телефоне, смотрел, что пишут по ключевым словам «смерть» и «загробная жизнь». После чего мое тело просто прилипло к кровати ― такое чувство, что оно весит тонну, не меньше. На секунду я задумался, как Халк ощущает себя, когда суперсилы оставляют его. Даже чтобы просто открыть глаза, нужно приложить чудовищное усилие.

При мысли о том, что срок мой подходит, холодок пробегает у меня по спине. Но почему-то я чувствую только оцепенение и пустоту. Родители скоро уедут. По субботам они ездят в Бирмингем, закупаются продуктами на неделю. Мама говорит, что посещение «Трейдера Джо» и «Спрутс» компенсирует те пятьдесят километров, которые отделяют нас от Волшебного города[2]. Вот почему я должен тянуть время. Ни за что не испорчу им выходной.

Жду, пока они уедут, и мысленно составляю несколько прощальных записок. (Когда мне удастся сдвинуться с места, я первым делом черкану пару строк.) Ну, потому что мне кажется, именно так и поступают в подобных случаях, ведь правда же? Конечно, у меня выйдет не так заковыристо, как в «Тринадцати причинах почему», а что-то вроде: «Простите, я знаю, что всех подвел, но я горю заживо, и все, о чем я могу думать, ― как можно быстрее потушить огонь. Это не ваша вина. Пожалуйста, не грустите. Я люблю вас».

Я напишу три письма: одно, самое трудное, родителям; другое Джошу; а последнее ― Джудит, потому что иначе (это уж я знаю наверняка) она проведет несколько месяцев, мучаясь вопросом, могла ли она что-нибудь сделать, чтобы остановить меня. Я также набрасываю в уме письмо родителям Ноа. Они заслуживают объяснений, извинений, хоть чего-нибудь. Я так и не собрался с духом пойти и увидеться с ними. Они захотят узнать, что именно произошло, как могло все так ужасно обернуться, как я мог так облажаться, что врезался прямиком в машину Ноа. Но я не в силах им помочь. Мой разум отключился в ту секунду, когда я совершил тот роковой поворот, и вычеркнул все случившееся из памяти. И Джош был так пьян той ночью, что тоже ни черта ни помнит.

Тук-тук-тук. Очень деликатный стук ― это мама.