И провела первую линию.
Она дрожала.
Но линия была живая.
Глава 6. Мастерская у маяка
На третий день после приезда в Тихую бухту Мире стало нестерпимо тесно в доме Агнии. Комната – как скворечник, тишина – как вакуум. Она вышла на улицу без плана, просто шла, куда вели ноги. Море было рядом – его солёный запах вплетался в ветер. Волны ритмично били по пирсу, и это была единственная музыка, которую она могла вынести.
Мимо рыбного магазина, по переулку, где сирень цвела наперекор весне. Повернула за угол – и увидела дом с облупленной штукатуркой и вывеской, где под выцветшими буквами едва читалось:
«Реставрационная мастерская. Картины. Рамы. Часы.»
Дверь была приоткрыта.
Любопытство сильнее одиночества – и Мира вошла.
Внутри пахло лаком, деревом, старой бумагой и чем-то ещё – временем. Не пыльным, а плотным, настоящим. Вдоль стен – рамы: изогнутые, прямые, с позолотой и с облупившейся краской. На длинном деревянном столе – баночки с растворителями, кисти, салфетки. Над головой – тусклая лампа на металлическом проводе.
И человек.
Он стоял спиной, в серой рубашке, закатанных рукавах, с рукой, точно настраивающей угол зажима. Ладонь широкая, сильная, с тонкой линией ожога вдоль запястья. Мира остановилась – не зная, как объявить о себе. Её «извините» прозвучало почти шёпотом.
Он повернулся.
Холодные серые глаза.
Короткие волосы.
Челюсть с небритой щетиной.
Взгляд – прямой, острый. Не грубый – просто не тёплый.
– Закрыто, – сказал он. Без злобы. Просто факт.
– Я… я просто увидела свет. Не знала, что это мастерская, – Мира говорила мягко, на автомате. Как будто извинялась за присутствие.
Он кивнул. Всё ещё не улыбаясь.
– Мастерская. Вход по делу.
– А если дело – в рамке?
Он вскинул бровь.
– Повреждена?
– Нет… скорее… потеряна.
Он чуть наклонил голову, рассматривая её. Не как женщину – как объект, который не вписывается в его порядок.
А потом, впервые, заговорил чуть дольше:
– Приносите, если найдёте. Посмотрим.
Мира кивнула. Уже собиралась выйти, но взгляд её зацепился за мольберт в углу. Он был старый, деревянный, с каплями краски на перекладинах. И – удивительно – покрыт тонкой пеленой пыли, будто им давно не пользовались.
– Вы… художник?
– Реставратор.
Слово прозвучало как замыкание цепи.
Он будто поставил границу.
– А… Алексей, – вдруг сказал он. – Если нужно имя. Вы – турист?
– Не совсем. Мирослава. Просто приехала… отдохнуть. Восстановиться.
– Тогда вы по адресу. Здесь всё про «восстановление».
Сухая ирония. Не злая, но с привкусом дистанции. Он снова повернулся к своему столу, как будто разговор окончен. Но в голосе Миры вдруг нашёлся нехарактерный для неё вызов:
– А кто вас восстанавливает?
Он замер.
На долю секунды.
И ответил, не оборачиваясь:
– Никто. Мне хватает трещин.
Она вышла, не сказав ни слова.
Дверь за ней мягко хлопнула.
Ветер с моря дунул в лицо. Она вдруг заметила, что держит ладонь на груди – будто сердце пыталось вырваться вперёд.
Её интересовал он.
Не как мужчина – пока ещё нет.
А как загадка.
Как рама, которую хочется распознать: что за картина внутри? И кто её спрятал?
Глава 7. Реставратор
Алексей Кривошеин никогда не мечтал о славе, деньгах или признании. Он любил чинить – не вещи, а смысл.
Когда он был мальчиком, его любимой игрой было складывать осколки. Разбитые чашки, сломанные кораблики, рваные книги. Он подбирал, приклеивал, разглаживал. Никто не учил его этому, просто в этом был порядок, который он чувствовал телом. Как будто восстанавливая предмет, он восстанавливал и себя.
Он родился в Тихой бухте, в доме, который построил его дед – моряк. Дом с прохладными полами, кряхтящей лестницей и запахом воска и соли. Мама преподавала в местной школе литературу, отец работал в мастерской часов. Алексей унаследовал от них терпение, тонкость в деталях и умение молчать не от скуки, а от полноты.