На скамейках сидели мирные вечерние старушки, по тротуарам, в ожидании неминуемого «Катя-а-а, домо-ой!» бегала детвора, и красный помидор июльского закатного солнца застрял в кустах сирени. Как писали в романах начала прошлого века: – Было девять часов пополудни…

Я достала из кармана смартфон, отключенный на время выступления, и включила его. Тут же грянул рингтон вызова. Звонил Тимур. Я скинула вызов и быстро набрала эсэмэс маме: – У меня всё норм. Устала. Не звоните, буду спать.

Опять заверещал вызов от Тимура. Я пробормотала:– Обойдёшься! – и вырубила смартфон. Через полчаса я была уже в постели.

Она стояла перед раскрытой настежь дверью и в упор смотрела на ровные ряды кирпичей. Потайную кнопку, посредством которой с мелодичным звоном открывались киношные замаскированные двери, Катя не нашла. Хотя ощупала каждый квадратный сантиметр стены. Теперь она вспоминала, как в сказках и в фэнтези герои открывают порталы. Из потревоженной памяти всплыло несколько способов. Все они подразумевали либо обладание волшебными артефактами, либо знанием специальных заклинаний.

Волшебные артефакты требовалось прикладывать непосредственно к монолитным стенам, после чего стены вспыхивали неземным светом, и в эффектном дрожащем мареве появлялся пролом. Катя мысленно проревизировала себя на наличие артефактов и вынуждена была признать, что шариковая ручка, смартфон и несколько монет, на звание артефактов, конечно же, претендовать не могли.

Оставались заклинания. Зажмурившись, она сиплым от страха голоском, быстро проговорила первое, что пришло в голову: – «Трибле, трабле, бумс!» – когда Катя открыла глаза, стена осталась стеной и на вид, казалось, стала ещё крепче и неприступней. Больше в оперативной памяти заклинаний не было. Голова была пуста, как у патологического двоечника Парамонова на экзамене по гармонии. Только большой надоедливой мухой кружилась и рвалась наружу детская считалочка: – «Эники-беники, ели вареники…».

Конечно, это было всё несерьёзно. Если бы Катя по-настоящему захотела вскрыть эту дверь, у неё в руках был бы длинный список накопаннных в интернете солидных заговоров и заклинаний. Но Катя ужасно трусила. Да и кто бы не трусил? Ну, ляпнешь ты что-нибудь действительно вскрывающе-проникающее. И что? А как полезет из этой двери какая-нибудь мерзкая нечисть или затянет тебя туда, как в воронку и случится с тобой всё то, что можно увидеть только в голливудских ужастиках?

В таких ситуациях, очень полезно прижаться плечом к плечу самого лучшего и надёжного друга. Но у Кати друга не было. Ни лучшего, ни надёжного. Так случилось, что завоёвывать расположение, завязывать связи, коннектиться, нравиться и влюблять в себя – получалось не очень. И если вдруг, случайно, в этот её круг отчуждения попадал какой-нибудь зазевавшийся персонаж, то при ближайшем рассмотрении он оказывался болтливым, пустым и таким чужим, как будто свалился с другой планеты с небелковой жизнью.

Зато у неё очень хорошо получалось противопоставлять себя кому бы то ни было. О-о-о… на это у неё был талант. Если попробовать объявить конкурс на самое быстрое обзаведение врагами, то Катя ими обзавелась бы, не сходя с места, и уж в призовой тройке была бы точно.

Стоило ей оказаться даже в самом малочисленном социуме, как у этого социума сразу складывалось впечатление, что она горда, неприступна, высокомерна и, вообще, плюёт на общественное мнение. Этот её, якобы, гонор проявлялся во всём. Если требовалось, например, купить зимнее пальто, то Катя, почему-то, выбирала самое эпатажное. Дикого болотного цвета и скроенного таким макаром, что один край пальто на добрых десять сантиметров оказывался ниже другого. Социум бросал удивлённые взоры, и обязательно находилась какая-нибудь сострадательная уличная старушенция, которая сочувственно сообщала Кате, что та впопыхах застегнулась не на ту пуговицу.