– Собака, надеюсь, не бешеная, а то тебе реальных сорок уколов светит. Мало ли таких по деревне бегает! Покажи, кстати.

Я сняла куртку и осторожно представила подруге пострадавшую руку Натка медленно развернула салфетку и в недоумении уставилась на рану.

– Ну ни фига себе собачка!

Судя по следам, челюсть была однозначно больше собачьей, а на струпах запекшихся ран теперь уже явно проступали зеленоватые пятна, которых не было или я не смогла разглядеть утром. Зелень подругу смутила. Она осторожно потрогала рану.

– В первый раз такое вижу.

– Я тоже, Наташ. Точнее нет, во второй. Я видела это в одном трактате по некромантии, на латыни. Залезла из любопытства, почитала. Именно оттуда я узнала формулу разрушения нежити. Небольшое заклинание, и по грамматике довольно простое. Я их переписываю для научный статей. Некоторые короткие, запоминаются легко. И… они работают! Это не игра, Нат! Едва ли я смогла бы порвать пасть этой твари голыми руками без нужных слов!

Наталья вздохнула и полезла в аптечку.

– Выпей противовоспалительное для начала.

– Уже. Ночью выпила. А теперь мне нужен травяной отвар, блокирующий нейротоксин. Я уже почти всё собрала.

– Не мухоморы, надеюсь?

– Нет, собирала на твоей кухне. У тебя нет мухоморов. Не хватает только иссопа, синего зверобоя. У тебя нигде не завалялся?

– Нет, и не растет поблизости. – Наташка задумалась. – У нас в деревне тётка есть, Алевтина, травница. Сходи к ней, у неё точно есть. Как добраться, я покажу.

Дом Алевтины, небольшой, но очень ладный, стоял на окраине деревни. За изгородью ухоженного палисадника колыхались на ветру головки золотых шаров, перемежаясь с зеленью давно отцветшей сирени. И как только я подошла к ограде, память прорезал знакомый терпкий запах, запах флоксов. Я легонько толкнула незапертую калитку и сделала шаг во двор. Встречать меня никто не вышел, только за стеной сарая раздалось громкое мекекеканье, сопровождаемое серией приглушенных матюков. Пришлось без приглашения идти к сараю на звуки.

Алевтина доила козу. Она сидела спиной ко мне, но как только я увидела ее мощную кормовую часть, увенчанную красным платком, сразу вспомнила Солоху из моего ночного бреда.

– Проходи, проходи. Сейчас закончу.

(Задом она меня чует, что ли?) Я осторожно, стараясь не наступать в пятна навоза, обошла флегматично жующую козу и невольно засмотрелась на ровные белые струйки молока, звонко разбивающиеся об эмаль зелёного ведёрка.

– Чего пришла-то? Ночью не нагулялась? – Солоха разогнулась и вытерла руки о передник. Коза, всё так же флегматично жуя, уставилась на меня стеклянными глазами.

– Здравствуйте, Алевтина! – тихо ответила я, почему-то продолжая смотреть на козу и ища в стекляшках ее глаз два своих отражения. Коза перестала жевать, нервно мекнула мне в лицо, одновременно выстреливая из-под хвоста гроздью черного гороха. Я перевела взгляд на тетку.

– Нагулялась я!

– Поздравляю! – Тетка смотрела мне в глаза и нагло улыбалась. – Иди поспи.

– Не могу, рука болит, – я выставила вперед пострадавшую и хорошо перебинтованную Наташкой руку но жест почему-то получился весьма неприличным. Ведьма заржала уже в полный голос.

– Так прими таблеточку!

Мне очень хотелось сказать что-нибудь резкое, но я спокойно продолжила:

– Мне нужен иссоп, бабушка, он же зверобой синий. Не хватает для противооборотнего сбора. Hissopus of cinalis. У Вас наверняка есть, поделитесь, пожалуйста!

Алевтина перестала ржать и внимательно посмотрела на меня.

– Всё помнишь?

– Всё, – я тоже не отводила глаза. Взгляд у ведьмы был чёрный, тяжелый. Где-то внутри становилось колко и холодно, но я понимала, что смогу это выдержать. Так и случилось: первой сдалась ведьма. Она отвела глаза, поднялась и, подхватив ведерко, сказала: