Всякий раз, как ни загляну к Басулину, он всё что-то напевает. Так и в этот раз, сидя в кресле, он затянул:

Тут и я своим тенорком подхватил, и запели мы вместе:

– Что-то ты бледен, – говорил мне Басулин, сидя на стуле и постукивая пальцами по столу, – исхудал как будто. Всё роман пишешь?

– А как же.

– Уработался ты; тебе бы отдыхать.

– Некогда.

– Ты уж найди время.

– Где уж! И так денег брать неоткуда. Одна Машенька всё штопает, уж, право, стыдно становится. Сегодня хозяин приходил, за квартиру спрашивал, а я ему что? Что я могу ему на это сказать?

– Писательство, друг, дело неблагодарное. Ты бы лучше подумал, как иначе лишний гривенный заработать, да и снёс бы его за квартиру.

– Ты что Маша: сколько я говорил, что от дела своего не отойду.

– Сплошное мучение.

– Пусть так! А писать я не перестану – ещё увидите: будет моё имя печататься на страницах журналов.

– Ну, даст Бог.

Басулин поднялся из-за стола, прошёлся по комнате, попутно поправляя вещи на полках.

– А насчёт твоего романа, – заговорил он. – Всё-таки я не согласен с тобою: не в сущности человеческой кроются наши слабости, а в разумах. Люди разумно поддаются соблазнам, предвещая все ожидающие их последствия.

– Разве может разум остановить человека, когда того одолевает жуткая страсть, жажда…

– Очень даже может. Если он разумом и силой воли силён, то всякий соблазн преодолим.

– Одно дело разговоры.

К слову, о романе. Целью моей стоит показать, как разрушительно порок может сказаться на судьбе человека. Нередко случается, что одарённая, талантливая личность не находит себе применения и места в жизни из-за какой-нибудь гнусной привычки. Мой главный герой – жуткий картёжник, проигравший всё до последнего кафтана. Азарт, страсть, игра, мания – вот что управляет всем его телом и разумом! Однако, помимо карт, он одержим театром: он редкой выделки актёр и выдающийся скрипач; но возможно ли совместить высокую цель служения искусству с низкой зависимостью от зелёного стола? Надеюсь, мой читатель будет проницательнее, чем у Чернышевского, и поймёт эту мысль.

Мне внезапно припомнился мой недавний странный гость. Перед моими глазами вновь пронёсся его большой, тёмный силуэт, в ушах послышался грубый смех, по телу пробежала мелкая дрожь. Я рассказал Басулину всё, что случилось той ночью.

– Это ты, друг, утомился, – вынес он заключение, – всё работаешь, пишешь. Не мудрено, что такая чушь покажется, когда ночами при тусклых свечах часами бумагу мараешь. Отдохни ты, ей Богу!

Я кивнул головой в знак согласия.

Басулин подошёл к окну; рассматривая припорошённую снегом улицу, призадумался.

– Говоришь, хозяин приходил, – начал он. – Он приходил, а платить нечего… Возьми же ты у меня, Митька, – бодро обратился он ко мне с просьбой в голосе, – возьми, сколько нужно, уплатишь. А там уж мы с тобой, как пойдёт, рассчитаемся, сочтёмся.

Я отказался брать деньги. Басулин ещё пытался меня упрашивать, но, не сумев пройти сквозь моё упорство, смирился.

– Ты лучше вот что, – сказал я ему, – лучше мне… крест дай.

Басулин с удивлением поглядел на меня.

– Крест?

– Да, крест.

– Какой крест?

– Обыкновенный.

– Зачем он тебе?

– Чувствую я, не смогу без него.

По его глазам я прочитал, что он изумился ещё больше.

– Однако у меня нет креста…

– Нет…

– Хотя погоди…

Басулин просунул руку под рубаху, нащупал свой маленький серебряный крестик, вынул его из-под рубахи и резким движением оборвал нитку со своей шеи.