Войдя в кухню, я застал её за мытьём посуды. Вовочка, уже, судя по всему, сытый, сидел за столом и игрался с заводной лошадкой, подаренной мною на Рождество. Есть ли пределы детскому счастью, когда дитё наконец получает долгожданную игрушку? С самого лета он твердил мне, что хочет себе такую лошадку. Что тут сделаешь? – где-нибудь лишний раз уж прибережёшь, да на игрушечку отложишь. Вовочка вообще всегда был ребёнком тихим и смирным – грех не порадовать такое послушное дитя. Хотя тут и не понятно кого радуешь – себя ли или сына. Неужели самому не приятно, когда сыночек, обхватив пухленькими пальчиками игрушку, смотрит на тебя полными счастья глазами?

Завтрак скромный, но жить в излишествах нам и не приходилось.

– Как спалось? – обращалась ко мне Маша.

– Плохо.

– Всё пишешь?

– Пишу.

– Всю ночь писал?

– Почти.

– И всю ночь пил?

– Пил…

Маша вытерла руки, подсела ко мне за стол.

– Митя, когда это уже кончится?

– Что я могу тут поделать.

– У нас сын растёт, а нам и одеть его порой не во что. А ты только и делаешь, что пьёшь и пишешь, пишешь и пьёшь.

– Неужто не привыкли так жить?

– А я больше не хочу такой жизни. Я хочу, чтобы моему сыну ни в чём не было нужды. Но твои романы… не могут этого обещать. Сам же видишь: нам едва ли хватает.

– Что я могу сделать?

– Может… бросишь ты это дело?

– Маша, уже сколько раз об этом говорили! Даже не думай об этом. Это невозможно, чтобы я отрёкся от пера.

– Тогда я сама работать стану. И мне всё равно, где работать, хоть горничной, а только опостылела мне такая жизнь!

– Ты что такое говоришь? В жизни не допущу тебя в горничные!

– Что мне ещё остаётся?

– Ты мне эти разговоры брось! Глядь, что удумала. Я тебе говорил, что в скором времени всё будет. У меня всё получится. Деньги будут, а там и известность придёт.

– И всё-таки очень много ты возлагаешь на свой роман.

– Высокого результата не может быть без высоких амбиций.

На несколько минут совсем замолчали.

– Маша, – нарушил я тишину, – а к нам ночью никто не приходил?

– Что?

– У нас никого ночью не было?

– Когда?

– Часа так в четыре, пять.

Маша поднялась из-за стола, закрылась руками и, вздыхая, ушла к себе. Она плакала.

«Опять напился!» – видно, подумалось ей.

Оставшийся день прошёл спокойно, с Машей я разговаривал мало. От усталости спать лёг рано. Ночью никто не приходил.

Утром мне стало легче. Мысли в голове были собраны, вечером непременно сяду за работу. Машенька на меня совсем не обижалась после вчерашнего – я ведь не первый год уже завишу от хмельного, и каждый раз за это обижаться на меня у неё не хватило бы сил. Да и за десять лет совместной жизни она прекрасно меня изучила: хоть грешков за мною немало, хоть во многом я пред нею провинился, а всё-таки я от неё никогда не отрекусь – и именно это она ценит во мне более всего. Здесь мне хочется рассказать о том, как зарождалась моя история с Машенькой.

За чутким родительским надзором воспитывался я в селе Отрадном, где получил какое-никакое домашние образование, выучился чистописанию и сформировал свои принципы и предрассудки. Много времени уделялось чтению – читал всё, что попадалось под руку. Дворянина над нами не было – в селе все работали на самих себя, и работа эта также занимала много моего времени; но страница-другая какого-нибудь сочинения Гегеля или Вольтера была желанной умственной наградой за мои физические труды. В десять лет я поступил в гимназию; для этого мы с родителями переезжали в ближайший губернский город и снимали, какую могли, квартиру. К тому моменту родители уже начинали откладывать деньги на дальнейшее моё обучение в университете. По окончании гимназии вернулись в Отрадное, застав там новых соседей – Красниковых. Они приехали из уездного городка и возвели близ нашего дома скромненькую усадьбу. Это-то и приехала Машенька. Её я в первый раз увидел, когда возвращался из гимназии. Помню: проезжаю по селу, а возле дороги сидит тихохонько беленькая девушка да неспешно полощет светлые отцовские панталоны. Красота в ней невообразимая, а сидит так скромно. Какой же был во мне восторг, когда я, будучи приглашён вместе с родителями к Красниковым на знакомство, застал её снова. С той-то минуты и зародилось во мне безрассудное подростковое чувство, позже оно разрасталось и в какой-то момент оно уже охватило меня всего. Я очень много бывал у Красниковых, тайно встречался с Машенькой, и всё только чтобы лишний раз проронить перед ней неловкое тёплое слово и услышать ту же искренность в ответ. Родители благосклонно относились к нашей с Машенькой совсем нескрываемой привязанности друг к другу – потому я был наверно уверен, что родительская воля не станет для нас преградой. К тому моменту я уже точно определил свою литературную деятельность: я не только читал в необъятных количествах, но и выводил собственные тексты, позже зачитывая их на вечерах. И, конечно же, бойкая молодая фантазия и безудержное любовное чувство не могли не наложить своей печати на мои работы. О любви я писал много, писал под покровительством своей блаженной красниковской Музы! Так, набравшись наконец решимости, осмелился покончить с извечными намёками и раскрыть Машеньке истину. То был первый мой опыт в лирике, и, помнится, я жутко гордился достигнутым результатом. Это стихотворение сохранилось у меня до сего дня, и сейчас, когда вспоминаю и пишу об этом, оно лежит передо мной и я не могу воздержаться от удовольствия ещё раз его переписать.