– Нет, котики – это не ко мне. Они красивы, да. Но только геометрически. А в целом – они все сволочи, я так считаю. Так что я – с псами. Ко мне, например, обращались овчарочники. Причем неоднократно. Я даже наблюдал за этими собаками. Но они мне не представляются интересными. Потому что не очень эмоциональны. У них явно нету радости от содеянного, просто обычная работа. Жизнь для них – это преданность и рутина, как ни крути. А для фоксов жизнь – это радость. Сейчас я, кстати, активно исследую жесткошерстных такс. Довольно забавные твари. Вы не приглядывались к ним? Очень позитивные барбосы. Но фоксы лучше, конечно. Однозначно… Впрочем, почти все терьеры такие изначально. В них нет мрачности ротвейлера или холодного бультерьерского желания убить… Да и поймать их в кадр тоже интересно. Это как некий спорт. Но я так понял по вашему вопросу, что вы даже не читали моего эссе про фоксократию. Я прав, дитя моё ясноглазое? – тут Костин голос приобрёл явную язвительность.

…Анфиса была размазана по кухне. Её уличили, да ещё в присутствии этого болвана Вовика, в полной профессиональной непригодности. И потому она решила услышать только спортивную часть Костиной тирады. Костя всё понял и не стал педалировать тему с фоксократией. Но ему было внутренне обидно. Это эссе сделало в свое время немало шуму. Поэтому он весьма желчно сказал, что спортивный азарт в некоторых вопросах ему не чужд по сию пору и в качестве подтверждения плотоядно посмотрел на Анфисину грудь.

– О, да вы у нас спортсмен, оказывается… – девушка ничего не заметила и только радостно подхватила понятную ей тему. Или просто сделал вид, что не заметила. Их там, возможно, учат не реагировать на такие взгляды – подумалось Косте… Он где-то слышал, что журналистов специально тренируют, чтобы они не отвлекались от темы и не сбивались, встретив непрогнозируемую реакцию интервьюируемого.

– Что-то спортивное в этом есть, да, – медленно повторил Костя и всё-таки отвёл глаза в сторону. Сейчас он уже смотрел на свою тлеющую сигарету. – Да, конечно, поймать нужный момент и ракурс, особенно когда имеешь дело с фоксом, – это требует неплохой подготовки. Я, когда делал ту самую серию про этих ушастых тварей, даже бросал курить, например. Иначе дыхалки не хватало. Да, кобеляка? – это Костя уже адресовал своему фоксу, который, услышав ключевое слово «кобеляка», подумал было, что они сейчас пойдут гулять, и радостно выглянул из-под стола.

– А искусство-то где? Оно в чем тут? – Анфиса, забывшись, подняла и так и держала недопитую чашку в руке.

– Э-э, тут же все понятно, – Костя поднял брови вверх, отчего лицо его сделалось слегка комичным. – Фокстерьер – это сам по себе очень сильный месседж, как сейчас говорят. Или, может быть, дискурс – я немного путаю эти новые слова. Впрочем, это не важно – это к Пелевину, пожалуйста. А важно, что фокстерьер, допустим, на фоне ромашек – это уже чистой воды эстетика. Белая собачка, зеленая травка, черные пятнышки, рыжие ушки – папаша Ренуар тут просто отдыхает. Плюс к тому – непременное скрытое напряжение композиции.

– Не очень понятно, но, наверное, это круто… – девушке Анфисе изо всех сил хотелось соответствовать уровню разговора, но пока не получалось, и это было видно на её лице.

– Все просто, – Костя решил прийти на помощь девушке. – Фокстерьер – это лучшая метафора оптимизма. А это всем нам очень сейчас не помешало бы. Символ поиска чего-то позитивного не где-то в туманном будущем, а здесь и сейчас. Теперь понятно?

– А, ну да, конечно, – теперь было видно, что девушка начала наконец догонять. – С фокстерьерами более-менее понятно. Но позвольте теперь другой вопрос.