– Смерть домой пришла, мяня дома не нашла. Мяня дома не нашла, я гулять ушла, – весело ответила женщина, подмигивая внучке. На прикроватной тумбочке стояли несколько пузырьков с тёмной жидкостью, которые медсестры, видимо, не заметили или решили не трогать.

– Мам, ну ты нашла о чём шутить, – покачала головой мама Ани, расстилая на тумбочке чистую салфетку и выкладывая из корзинки домашнюю еду.

– Ой, отстань, – отмахнулась баба Нина, и тонкий больничный браслет съехал по её высохшей руке. – А то ты не знашь, чё я отсюдой только уперёд ногами выйду. По дому шкучаю очень токмо, лучши б тама и померла.

– Бабуль, ну ты чего? Рано тебе помирать, – запротестовала Аня, присаживаясь на край кровати. От бабушки пахло травами и больницей – странное сочетание, которое щемило сердце.

– Рано, не рано, а куды девасся? Настасья, сходите с Серёжей до врача, он с вами покумекать хотел. А я покамест с Анечкой побалакаю, саскучылася по косатке моей.

Родители вышли из палаты, захватив с собой накопившийся в тумбочке мусор. Сквозь мутноватое окно пробивался серый свет пасмурного дня, отчего морщины на лице бабы Нины казались ещё глубже. Едва дверь палаты за ними закрылась, баба Нина изменилась в лице. От былого веселья не осталось и следа, бабушка серьезно посмотрела Ане в глаза и начала быстро-быстро говорить, цепко ухватив внучку за руку своими сухими пальцами.

– А теперя мяне слухай, Анечка, да не перабивай. Можашь думать, што бабка твоя умом тронулася, старуха старая, но уважь меня, выполни последнюю просьбу. Тихо, – подняла старушка руку хотевшей было возразить девушке. – Как в хату мою взойдёшь, ты сразу к образам иди. Там, за левым образом, ключик припрятан. Ты его возьми, им поставец отопри, што снизу стоит. Из поставца книжицу забяри. И гляди, храни её, как зеницу ока! Не теряй, не показывай никому. А ещё в сундуке всё забирай, ничего не оставляй. И матери не сказывай, слышь? А то ворчать начнёт, да повыбрасыват всё.

Старушка замолчала, переводя дыхание. Бледные губы её чуть подрагивали, а на высохшей шее заметно билась жилка. Аня налила ей воды из бутылки, стоявшей на тумбочке. Соседка по палате повернулась к стене, накрывшись одеялом с головой, словно не желая слышать их разговор.

– Не веришь ты мне, вижу. Глаза-то твои сомнением горят. Но есть в тебе силушка наша стародавняя, почивает ишо токмо, дремлет, как зверь в берлоге. Не всему я тебя обучила, дура старая, сложно тебе придётся. Ничаво, ты у меня разумница, справишься. И гляди, никому не сказывай про енто всё, слыхала? Ни единой душе живой. Ни матери, ни подружке, никому. Тайну эту беречь надобно, как жизнь свою. Ты у меня крепкая, я знаю. Токмо помни: што скажу, то и делай, без вопросов. Время придёт – само всё откроется.

Аня растерянно кивала, удивленная такой резкой смене в поведении старушки. За окном пролетела одинокая птица, на мгновение бросив тень на стену палаты. Она и раньше слышала от бабушки про какую-то силу, что в их роду передавалась, но никогда не верила во все эти сказки. Студентка-медик, она привыкла доверять науке, а не старинным поверьям. А вот бабушка, судя по всему, верила всей душой. Морщинистое лицо её выражало такую убежденность и тревогу, что спорить сейчас казалось почти кощунственным. Не желая расстраивать родного человека, девушка пообещала, что все сделает как сказано.

– А потом тебе все это привезу, бабуль, и ты мне все расскажешь, хорошо? – чтобы хоть как-то приободрить родного человека, предложила Аня, поправляя сбившееся на кровати одеяло и украдкой вытирая выступившие слезы.