Катя была дома.

Только сейчас до меня дошло, что она могла вернуться в деревню, на работу. Что ее теперь здесь держало? Ничего.

Но, черт, мы же вывезли из ее дома все нужные ей вещи, еду… Может, потому она здесь и застряла, что некому помочь? Ищет теперь работу и сидит без денег?

Я схватился за телефон и нашел в контактах номер начальника автобазы:

— Здорово, — ответил мне Михал Михалыч. — Небось, денег хочешь? — с ходу спросил, и я прям как наяву видел его лукавый прищур.

— А то! Как делищи, шеф? — поинтересовался я.

— Все в ажуре, Артем. Только потерпи с выплатой, накладка у нас вышла с серваком, но уже починили, все выплаты будут на будущей неделе. Сначала зарплату людям дам, потом партнерские отчисления пойдут. Так что жди. Хорошая сумма набежала тебе.

— Понял, Михалыч. Жду. Только звякни мне наперед, я скажу что кому.

— Договор, — дал добро мой бывший босс. — Еще что хотел?

— Нет, все узнал. Бывай.

— И тебе мешком по затылку, — бросил Михал Михалыч свою любимую прибаутку, хрипло хохотнув.

Мешок денег мне бы не помешал, да.

Я убрал телефон в карман и снова посмотрел на Катины окна.

Когда набирал код на панельке домофона, пальцы дрожали. На этаж поднимался медленно, с пустой головой, не представляя, с чего начну разговор. А может, на хрен все слова? С подъезда в постель?

Нажал на кнопку звонка. Через полминуты услышал шаги за дверью. В груди сердце зашлось, ком перекрыл горло.

А потом потемнел кругляшок глазка и прозвучал вопрос:

— Кто вы?

И голос был не Катин.

— А-а… я… — растерялся напрочь. — Тут же Катя живет?

Я сверился с цифрой на стене и номером квартиры — все верно, и дверь та самая — я замок сам менял на новый после жильцов, вот и царапина на покрашенном в черный металле — отвертка соскользнула и содрала краску.

— А вы ей кто будете? — догнал мысли странный вопрос.

— Мы… в одной деревне дома у нас, соседи мы, я ей привез кое-что, — нашелся не сразу, но вроде выкрутился.

Защелкал замок, и дверь открыла женщина лет пятидесяти пяти.

— А Катерина продала нам квартиру. — Женщина меня изучающе просканировала, видимо, на предмет благонадежности и наличия преступного умысла. Потом отступила, приглашая войти: — С соседями рады будем познакомиться. Вы входите, чаем напою, сейчас мужа позову…

…Я уезжал из Катиной квартиры совершенно потерянный. Из груди словно вырвали кусок, и рана кровоточила. Я был уверен, что Катя для меня всегда будет в зоне доступа. В любое время дня и ночи будет ждать. Так всегда было, все время нашей связи было так и не иначе.

У меня даже мысли не возникло, что она может быть где-то, кроме этой квартиры и своего дома. Нас же связывают эти места, здесь все напоминает мне о ней, а ей обо мне. Я всегда стремился наследить в ее жизни, пометить, сделать как можно больше, чтобы, куда ни посмотри, был мой отпечаток.

Она не дождалась меня. Я обрез все концы, сжег мосты, не оставил шанса меня найти, позвонить… И Катя отчаялась и убежала.

Исчезла.

Новые жильцы не знали, куда она делась, какие у нее были планы. Лишь отзывались о Кате словами, которыми я о ней никогда бы не думал.

Грустная. Растерянная. Беззащитная.

Так им показалось.

Это же как ее боль просачивалась наружу, что о сильной, умной и улыбчивой Катюше у незнакомых людей осталось такое впечатление?

Что я сделал с ней, черт возьми?!

Мои родители живы и по возрасту здоровы, хоть и живут далеко. Я никогда никого не терял, не знал — каково это, когда понимаешь, что больше никогда не увидишь того, кого любишь, кто тебе нужен больше жизни.

Не знал этой боли вот до этого дня.

Это не как удар ножом в сердце — не остро, не вспышкой. Это постоянная изматывающая боль, становившая частью тебя, частью твоей жизни, лишавшая сил, вгонявшая в апатию и безнадегу.