– Когда охотники вернулись в замок, и мне сообщили об исчезновении брата, я сразу собрал новый отряд, и, несмотря на сумерки, помчался в лес. Полночи мы с факелами обшаривали весь лес, заглядывая под каждый куст, в каждый овраг, но Патрика не нашли. Заночевали прямо в лесу, на одной их полян, а наутро возобновили поиски, и снова ничего не отыскали…

Барон опять замолчал, казалось, во время повествования, он снова испытывает всю ту боль, все те давешние переживания.

– Патрик вернулся сам, на третий день. Просто вышел из леса, и так и прошагал пешком до самых ворот. Он был худой, как скелет, будто питался одними травами не менее пары месяцев. Одежда изорвана, те клочья, которые уцелели, были страшно грязны. Их бы побрезговали одеть даже нищие Бринстоуна. Упав на руки стражникам, Патрик потерял сознание ещё на три дня. Ни замковый лекарь, ни врач из города не смогли вывести его из комы. Иногда, не приходя в сознание, он бредил, бормотал, кричал. Я лишь не сразу понял, что его слова – далеко не бред. Из обрывков, которые он говорил, я позже собрал более-менее нормальное объяснение всему происходящему. Если я всё правильно понял, а не напридумывал сам себе от безысходности, то получается следующее. – Барон допил вино из своего кубка и порывисто налил ещё.

– Патрик банально свалился с лошади, на большой скорости врезавшись в ветку дерева. От падения он потерял сознание. Я не утверждаю всего этого, – честно пояснил Генри, – я лишь сужу, по словам, которые брат пытался донести до меня, находясь в коме. Так вот, очнулся он от острой боли в спине. Тело не слушалось, по крайней мере, левая часть туловища. Он пытался кричать, звать на помощь, но сил не хватало даже на это и он провалился в беспамятство. В следующий раз, он очнулся в темноте. Наступила глубокая ночь. Патрик замерз и от холода, похоже, перестал чувствовать боль в спине. И тут над ним зависло чудовище. Полуволк-получеловек. Оскаленная собачья пасть приблизилась к его лицу и спросила: «хочешь ли ты жить»? От страха брат лишь сумел кивнуть и тогда чудовище сказало, что для того чтобы выжить, он должен поделиться своим телом, согласен ли он на это? Патрик согласился.

– И что было дальше? – Михаэль не сдержался, и поторопил замолчавшего барона.

– А ничего… После трех дней комы Патрик пришел в себя и пошел на поправку. Нашей радости не было предела. Брат встал с постели, стал усиленно, даже слишком, питаться и набираться сил. Вот только… Он изменился. Стал грубым, жестоким. Мало с кем говорил, однажды набросился на служанку с кулаками и чуть её не убил. Повезло, что я был поблизости… в тот раз и мне досталось изрядно, – Генри Гамфри усмехнулся. – После того случая, брата насильно показали нашему лекарю, но он не нашел никаких физических отклонений. То есть Патрик был абсолютно здоров, однако, его поведение резко ухудшилось. Он всё чаще стал бросаться на людей, покусал ему руку, – барон кивнул себе за спину, указывая на старого слугу, – и часто рычал, словно дикий зверь. Я принял решение, изолировать его от общества и запер его в одной из спален. Как ни странно, но в моем присутствие, Патрик вёл себя спокойнее и, мне приходилось лично его кормить, доставляя пищу прямо в комнату. К несчастью, радикальные меры не дали результата. Находясь взаперти, брат стал наносить вред самому себе. Почти все раны, что ты видишь сейчас на его теле, он нанёс себе сам.

– И ты не придумал ничего лучше, чем приковать родного брата? – досказал Михаэль с упрёком.

– Да, – барон честно посмотрел в глаза собеседнику. – Если у тебя есть идеи лучше, я с радостью их выслушаю.