В конце концов, Галан понял: всё дело в том, что он беспокоится о "психе", который остался один в доме. Ведь парень ничего не соображает и может натворить бед – к примеру, устроить пожар. И лесник повернул коня прочь от озера, чувствуя, как постепенно покидает его щемящая тревога.

Как оказалось, волновался Михалыч не зря: "пациент" за время его отсутствия поднялся с постели и выбрался из дома. Парень сидел на земле около небольшого загона, где лесник временно поселил рысь. Израненное животное Михалыч подобрал недели две тому назад – не иначе браконьеры подстрелили. Зверюга неделю отлёживалась, а потом едва не оторвала руку лесника, когда тот ставил ей миску с водой. После этого Михалыч проталкивал миски в клетку палкой.

К великому удивлению лесника дикий зверь не только не порвал неосторожного парня, но даже забился в дальний угол клетки, откуда рычал на человека. Михалыч поскорее оттащил парня от греха подальше, а сам принялся думать, что ему делать.

Держать в доме незнакомца теперь, когда он начал ходить, стало небезопасно – его бы отправить в посёлок, пусть им занимаются участковый и врачи из поселковой больницы. Но старенький УАЗик-"буханка", приписанный к участку Михалыча, давным-давно забрали для нужд администрации заповедника да так и "забыли" вернуть. А тащить парня тридцать вёрст верхом – удовольствие не из великих. Одна надежда – участковый сам приедет и заберёт с собой обузу лесника.

Галан в очередной раз попытался заговорить с парнем.

– Эй, друг, ты меня слышишь?

"Друг" по-прежнему бормотал что-то непонятное, не реагируя на слова.

– Что же мне с тобой делать?

В ответ Михалыч услышал что-то среднее между поскуливанием и тонким свистом.

– Да-а, мозги у тебя точно набекрень, – вздохнул лесник. – Есть, небось, хочешь? Погоди, я сейчас.

Когда он вернулся, подопечный сидел на кровати и озирался. Почти осмысленным взглядом, как отметил лесник.

– Вот, выпей, – он протянул кружку молока.

Торопясь и проливая молоко, парень быстро осушил кружку и уставился на Михалыча.

– Ещё хочешь? – не получив в ответ никакого подтверждения, лесник присел на край кровати. – Тебя как звать-то?

Парень попытался что-то сказать, но у него это не получилось. Михалыч смотрел, как на лице подопечного отражаются стадии какой-то внутренней борьбы: смятение, недоумение, злость и, наконец, что-то близкое к отчаянию. В конце концов, парень повалился на кровать, вздрагивая и дёргаясь, словно в конвульсиях.

– Эк тебя корёжит, – проворчал лесник. – Ну, ты полежи, отдохни, а я тебе травок заварю.

Дошёл ли до парня смысл его слов, Михалыч так и не понял. Он ушёл в сарай, где на стенах были развешаны веники из трав и веток. Хмурясь, лесник придирчиво отобрал несколько пучков трав, затем, поколебавшись, полез в погреб, откуда вытащил банку с настоем корня женьшеня. Пока он на кухне заваривал травы и колдовал над пропорциями лекарства, парень успокоился. Теперь он неподвижно лежал на кровати, безучастно уставившись в дощатый потолок.

На ночь лесник напоил парня успокоительным отваром. Галан всю ночь прислушивался, не попытается ли пациент вновь отправиться бродить, но, видимо, лекарство подействовало, потому что до самого утра тот с кровати не поднялся. А утром Михалыча ждал сюрприз: едва открыв глаза, он увидел около себя парня. Тот сидел на полу и немигающим взглядом смотрел на лесника.

– Фу, напугал, чертяка! – Михалыч откинул одеяло и сел на кровати. – Ты чего поднялся? Легче стало что ли?

– Лехч-че, – вполне отчётливо пробормотал незнакомец. – Х-хто?

– Что "кто"? – не понял Галан. – А-а, кто я? Лесник. Галан Фёдор Михайлович. А вот ты сам кем будешь?