На небритом лице парня отразилось почти физическое страдание – видимо, он пытался найти какие-то слова. Но не смог. Михалыч подождал минуту, другую, потом решил не торопить события и на время отказался от разговоров – пока достаточно того, что парень начал понимать вопросы. Во всяком случае, выглядело это именно так.

– Ну, раз ты немного оклемался, давай поедим.

Галан помог незнакомцу подняться и повёл его на кухню. Пока лесник доставал из погреба квашеную капусту, солёные грузди и сваренную вчера картошку, парень бродил по комнате, разглядывая и трогая всё, что попадалось ему на глаза. Михалыч резал хлеб, а сам краем глаза следил, как тот рассматривает нехитрую кухонную утварь. Кошка, жившая в доме Галана уже лет шесть, сидела на подоконнике и тоже не спускала зелёных глазищ с чужака.

– Эй, эй, ты поаккуратнее! – воскликнул лесник, когда парень схватился за здоровенный тесак, которым обычно Михалыч рубил мясо. – За лезвие-то не берись – обрежешься. И, вообще, положи нож от греха подальше. Садись, ешь.

Парень послушно уселся на стул и взял предложенную лесником вилку. Михалыч отметил, что тот держит столовый прибор, как малыши в детском саду – зажав в кулаке.

– Не так надо, – он показал, как нужно держать вилку.

Парень неловко взялся, поковырял вилкой грибы и с трудом донёс груздь до рта. Лесник смотрел, как тот, сморщившись, жуёт.

– Не нравится что ли? Грибов никогда не ел?

– Не ел-л, – странно растягивая согласную, повторил постоялец.

– Господи, откуда ты такой взялся, а? – Михалыч всплеснул руками, отчего картошина сорвалась с вилки и укатилась куда-то в угол. Кошка немедленно спрыгнула с подоконника и побежала за картошкой, но, убедившись, что это не мясо, вернулась на свой наблюдательный пункт. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Р-равис.

– Равис? Что это? Город?

– Р-равис. Я, – с трудом выговорил парень.

– А-а, это тебя так звать, – понял Михалыч. – Из прибалтов, значит? Далеко тебя занесло.

Парень вдруг схватился за голову, словно пытаясь раздавить её, и глухо застонал. Михалыч вскочил из-за стола.

– Что, плохо? Тошнит? Слушай, у тебя же сотрясение мозга, не иначе. Давай-ка, дружок, поднимайся – надо до кровати добраться. Поспишь, отдохнёшь, мозги в порядок сами придут.

Он довёл неожиданного постояльца до кровати – тот брёл, словно механическая кукла. Пока лесник ходил за успокоительным отваром, парень уснул. Михалыч постоял, раздумывая, не привязать ли парня к кровати, поставил питьё на табуретку и ушёл. Ему сегодня нужно было успеть снять данные с фотоловушек, установленных в четвёртом квадрате на кабаньих тропах, и поскорее вернуться домой. Обычно на это у Михалыча уходил почти весь день. Но сегодня он совершил объезд в рекордно короткие сроки и вернулся, когда солнце ещё не дошло до зенита.

Едва Галан зашёл в дом, как увидел постояльца. Тот стоял посреди кухни и оглядывался с удивлённым видом.

– Вижу, что тебе, Равис, легче стало, – пробасил лесник. – Это питьё целебное помогает. Давай-ка…

Галан не успел закончить мысль. Парень остановил на нём недоумённый взгляд и, слегка пожав плечами, сказал:

– Я не Равис. Точно не помню, но, кажется, зовут меня Зайчик.

*****

Сначала его не было.

Серая мгла непробиваемой крепостью колыхалась вокруг тусклой искры его сознания. Эта мгла была тюрьмой. Когда-то он знал, что такое тюрьма, но теперь забыл – осталось только неясное воспоминание, что это не хорошо. Что такое "хорошо", он тоже не помнил.

Потом появилась мысль, что окружающее его серое спокойствие было не всегда. Смутно забрезжило воспоминание о том, чему нет места в сплошной серой мгле. Круглая жёлтая луна, дорожка света на поверхности озера, колючие звёзды в бескрайнем чёрном небе, запах сосновой смолы, оставшейся на ладони… Это воспоминание раскалённым лучом прожгло беспросветную серость, указывая искорке сознания путь. Куда? Неважно, лишь бы вырваться.