После этой моей фразы снег за спиной скрипеть перестаёт. Вот умная женщина действовала бы хитростью. Но я скорее варежки свои сожру насухую, без кетчупа и майонеза, чем буду с ним флиртовать и сюсюкаться.

Но тишина позади немного напрягает. Оборачиваюсь, сердце тут же уходит в пятки. Тёмная лесная дорога, вокруг никого. Ну вот теперь меня точно разорвут волки.

Бросил, гад. Ничего нового. В своем репертуаре.

Вокруг пахнет свежим морозным воздухом и ёлками. Кто-то страшно завывает вдали. Кутаюсь в чужую дублёнку, жму голову в плечи.

И куда делся староста? В последний раз я его видела, когда он мутузил одного из Петиных дружков. Причём так самозабвенно, по-местному, что я аж обалдела. Не ожидала от него подобного. Правильно говорят: можно вывезти старосту из деревни, но деревню из старосты — никогда.

Делаю ещё несколько шагов. А дальше вижу свет, он будто проходит сквозь меня. И белый снег становится золотым. Вздрагиваю от оглушающего шума мотора. Обернувшись, бегу по снегу шустрее. Вперёд. Переодически смотрю назад, но фары слепят. Не могу понять, чья это машина. Меня отлично видно на белом снегу, поэтому я понимаю, что водитель остановится. Он обязан затормозить! Но он продолжает движение. И в последний момент я вынуждена прыгнуть вбок и завалиться в снег.

Сейчас, когда машина полностью остановилась, я поворачиваю голову и прекрасно вижу, кому она принадлежит. Сукин сын!

— Немудрено, что ты старая дева, Барби. — Выходит из тачки дикарь и, скрипя ботинками, останавливается возле моей головы. Наклоняется. А я дёргаюсь от него подальше. Вытираю снег с лица.

— У меня уже даже слов нет, чтобы в красках описать мое отношение к вам, Михайлов. Они сплошь нецензурные.

— Ты не слушаешься. Сказал же — пошли в машину, сказал, что замерзнешь, но тебе важнее гордыня и поза. — Протягивает руку. — А ещё ты правильно делаешь, что держишься рядом с Семёном. Инфантильный староста — как раз твой вариант. Самое то. Будешь на нём сверху сидеть и погонять.

— Смешно, — скалюсь с ненавистью. — Эксперт в области отношений по кличке Дикарь вынес свой вердикт насчет городской приезжей. Старая дева, надо же, — откашлявшись, сплевываю попавший в рот снег и толкаю предложенную лапу в сторону. — С чего ты вообще взял, что я старая дева, умник? — Снова сижу в сугробе.

Перехожу на ты, задолбал.

— Кольца нет. Никто за тобой не едет. На почту звонить не бегаешь, а значит, ни детей, ни мужа у тебя нет. Да и потом, — усмехается, и глаза тут же вспыхивают маслянистым огнем. — У тебя грудь как у девочки: мягкая, упругая, соски аккуратные, розовые. Ты явно нерожавшая.

У меня от такого описания в горле комок застревает, а он продолжает:

— Но и оно и понятно. Женщина слушаться должна, быть под мужиком. За мужиком! Тогда это правильная женщина. А такие, как ты, до старости мучаются в одиночку. Пойдём, — опять подаёт руку. — Замёрзнешь. В третий раз твой организм не выдержит.

— Да я лучше сдохну. И я не старая дева, у меня был муж, гражданский правда, но был. Такой же козёл, как ты, Михайлов. Так что лучше я от мороза окоченею, чем твой костыль трогать.

Цепляемся взглядами, как на арене. Вздохнув, дикарь, сгребает меня в кучу. И совершенно бесцеремонно вытаскивает из сугроба. С меня падает куртка, и этот неандерталец, продолжая держать меня одной рукой, второй спокойно её поднимает. Как он это делает? Двужильный, что ли, не пойму? Бык здоровенный.

Очнувшись, сопротивляюсь. Ору и бью его по ногам и спине. От души! За всё, что накопилось. Дикарь не обращает внимания и запихивает меня вперёд ногами на заднее сиденье. Сверху швыряет свою куртку. Типа укрыл. Садится за руль.