Тут же становится веселее. Происходящее воспринимается проще. Оглядываюсь по сторонам, поморщившись, замечаю машущего мне Петра.

Семён знакомит меня с местной публикой, представляя городской девушкой. Я пью ещё одну стопку. Внутри закипает кровь, уже и Петька с компанией не пугают так сильно.

Но, сколько я ни верчу головой, дикаря нигде нет. И даже медленный танец со старостой ничего не меняет. Мне нужна подпись, а человека, который может это сделать, я в упор не вижу. Неужели староста обманул меня? Я мужикам не доверяю, поэтому не исключаю такого варианта.

И вот все колбасятся, прыгают, как вдруг вбегает какой-то запыхавшийся местный парень и начинает истошно орать: «Наших бьют!»

Его крик перекрывает шум музыки. Все, в том числе и мы с Семёном, тут же поворачиваются к нему с вопросом:

— Кто? Где!?

— За клубом!

Те, кто оказались ближе к чёрному выходу, ломятся туда и оббегают клуб с левой стороны. Те, кто ближе к центральному, бегут направо. Народ с двух сторон огибает здание и сталкивается лоб в лоб.

Почему-то первым делом в результате столкновения высоко вверх, метров так на десять, подлетает чей-то ботинок. Сразу вслед за этим начинается жуткий мордобой. И уже становится не так и важно были ли какие-то «не наши», которые били «наших». Народ автоматически делится на тех, кто подбежал слева, и тех, кто прибежал справа.

Моё тело несёт волной. В какой-то момент в давке я получаю по лбу. Меня чуть не затаптывают. И я едва не задыхаюсь.

Потеряв надежду выбраться, чувствую чьи-то сильные лапы, вытягивающие меня из кучи-малы. Они высвобождают и несут… Под мышкой. Как шкодливого котёнка. Это не так сексуально, как если бы этот козёл закинул меня на плечо, и не особенно романтично, как когда берут на руки.

— Барби, в толпе дыхание сильно затрудняется, ты могла потерять сознание. Случилась бы механическая асфиксия. И всё. Не смогла бы больше мужиков по яйцам бить.

Ага, задело-таки.

— Вот уж никогда бы не подумала, что вы любите танцульки, Михайлов, — кашляю, пытаясь успокоиться и унять лупящее от страха сердце.

Я и вправду решила, что задавят.

— Помогаю электрику с музыкой и светом. Ему девяносто. Слушай сюда: если человек оказался в толпе, нужно попытаться создать руками барьер вокруг туловища, особенно вокруг органов дыхания.

Никак не реагирую на его нравоучения.

Пронеся ещё немного, дикарь ставит меня на ноги. Снова холодно. Куртка-то в клубе осталась.

Сурово смотрит, как будто считает до пяти, а затем расстёгивает пуговицы и набрасывает мне на плечи дублёнку.

— Нельзя сопротивляться потоку толпы, надо идти по ходу движения, прижав руки как можно плотнее к телу.

— Вы уж определитесь, Даниил Александрович, — зло зыркунув, отхожу от него подальше, — барьеры создавать или вдоль туловища?

Двигаюсь по узкой тропинке, ведущей вдоль дороги. Помню, что дом Степановны — это куда-то в ту сторону.

— Эй, ты куда это направилась?

— А что? Документы подписать решили? А, Михайлов? Одумались? Я только за!

— Нет. Просто на тебе моя куртка, Барби, неси её обратно.

Стоит на месте и смеряет тёмным глубоким взглядом, от которого аж коленки подкашиваются.

А я уж, дура, грешным делом решила, что он к старосте приревновал. Мы с Семёном так-то уже целый день вдвоём отираемся.

Но от такого, пожалуй, дождешься. Куртка ему нужна. Да и всё! Отбитые яйца мерзнут.

8. Глава 7

— Ну и каково это — мёрзнуть без одежды, Даниил Александрович? Нравится?

— Я ещё два шага за тобой иду, потом обратно в машину. Я за бабами бегать не приучен. Уж извини.

— Только имущество их красть наловчились, господин Михайлов? — усмехаюсь, качая головой и сосредоточенно пру по протоптанной тропинке дальше.