И знаете что? Разревелся я, как мальчик маленький. Я, капитан российской армии, человек, прошедший огонь, воду и медные трубы, сижу на полу, обхватив голову и реву, как медведь в берлоге. Я ведь даже не помню, когда в последний раз хоть слезу уронил. Даже когда на отца похоронка пришла из военкомата и когда его в закрытом гробу под салют в землю опускали, стоял как на часах и глазом не моргнул. Всегда считал слезы чем-то постыдным, для мужчины настоящего точно неприемлемым.

Хорошо хоть, что Светка меня утешать не стала, просто тихо ушла на кухню я ждала меня там. Не помню, сколько времени я на полу просидел. Сначала в слезах, потом просто задумывался, а когда на кухню пришел, был уже в нормальном состоянии.

– Готов, – говорю, – к труду и обороне. Жду приказаний, товарищ жена.

– Макс, – Света на меня смотрит пристально, – я никогда тебе никаких вопросов не задавала про твои командировки. Условий не ставила, не давила. Сколько надо ждала. Если что не так говорю, ты поправь меня, не стесняйся.

– Нет, – отвечаю, – везде и кругом ты права. Если решила дать мне шанс, я за это тебе благодарен на всю оставшуюся жизнь. Я понимаю. Спасибо тебе, Светик.

– Не в благодарности дело, – она сморщила нос и тряхнула челкой. Совсем как в юности, – врача я тебе нашла. Толкового. Но что именно он тебе предложит, я не знаю. Знаю одно – он лучший в своей области. И давай так. Если он скажет уколы, то будут уколы. Если он предложит больницу, то будет больница. Без вопросов, расспросов и возражений. Годится так, Максим?

Что я на это мог ответить? Да ничего. Прижал я ее к себе крепко и замер. Стою, аромат ее волос вдыхаю, и вот только сейчас пришло мне в голову понимание того, что все в моей жизни наконец-то выровняется. Светка как будто услышала мои мысли. Голову подняла, в глаза заглядывает и вдруг ни с того ни сего говорит:

– А к зиме нас трое будет. Так что ты приводи себя в порядок и готовься дочку нянчить. Отец – герой.

У меня и вовсе дар речи пропал. Глаза выпучил как рак и замер. Должно быть, потешно выглядел. Ну и не каждый день тебе сообщают, что ты скоро станешь папой. Стою и глазами хлопаю. Даже не возмутился словами о дочери, хоть и всегда о сыне мечтал. Светка прыснула и легонько меня тогда по носу щелкнула. Любила она так меня за нос хватать.

– Все хорошо будет. Верь.

Поцеловала меня опять же в нос и пошла. А через пару дней сообщила, что к врачу мы идем на следующий день после обеда. И вот мы в клинике. И начиная с самого утра и до прихода сюда, она держится немного отстраненно от меня. Я так думаю, это она сознательно делает, чтоб на меня не давить. Чтоб решение я принял взвешенное. А я волнуюсь немного. Я очень много слышал разного обо всех этих психиатрах и психотерапевтах, и, как правило, в этих слухах куда больше плохого, чем хорошего.

В кабинет мы зашли вместе. Прямо с порога Света моя поздоровалась с врачом, потом слегка вытолкнула меня перед собой и резюмировала:

– Оставляю вам, Антон Владиславович, своего героя. Помогите ему, пожалуйста. Он хороший.

Она выскользнула за дверь, а у меня в ушах до сих пор звенел ее голос. «Хороший» она произнесла как-то совсем по-домашнему. Мягко так. Как будто перину на кровать постелили.

Кабинет лишь отчасти напоминал медицинский. Скорее он был похож на кабинет писателя или ученого. Одна из стен была сплошь закрыта книжными полками. Напротив другой стены стоял большой удобный диван. Какой-то он был старомодно изящный. С резными ручками красного дерева. Сам по себе он вызывал уважение. Рядом с ним посреди кабинета стоял не менее уважаемый стол. За столом сидел тот самый доктор, который собирался мне помочь. Стоило ли говорить, что кресло тоже было внушительное. Огромное, оно больше походило на небольшой трон. И единственное, что выдавало в этом помещении медицинский кабинет, были анатомические атласы, развешенные над диваном. Причем, атласы эти были странными. Ни нервных окончаний, ни сосудов, ни скелета. Фигуры человека на них были пронизаны какими-то линиями разной степени яркости и множеством разноцветных точек.