И чем бы это кончилось, предсказать не трудно, однако на наше счастье случилась эпидемия дизентерии.

Во время войны здесь был госпиталь, многие бойцы умирали не от ран, а от дизентерии. Поэтому рядом с поселком было военное кладбище. Но когда строили Волго-Балт, Шекснинское водохранилище затопило не только луга, поля, деревни, но и кладбища, в том числе и наше воинское. Когда приходилось дежурить по кухне, мы видели, что на кранах были подвешены марлевые ловушки, в которые попадала всякая грязь вплоть до неразложившихся червяков…

И вот грохнуло. Заболевших детей было столько, что пришлось закрывать на карантин школы и в школах устраивать временные больницы. Мы радовались такому обстоятельству: не надо было ходить в школу, а можно было, приняв таблетки, дурачиться целые дни.

И в этом заразном бараке случилась у меня любовь. Однажды мне передали записку, в которой говорилось, что я нравлюсь одной поселковой девчонке, которая лежала с дизентерией в соседнем классе. И тот час какое-то неясное щемящее чувство родилось в груди. Она, эта девчонка, и в самом деле казалась выдающейся среди своих сверстниц. Правда, чем, объяснить не мог. Но окрыленный этим чувством я принялся разучивать под гитару песню на мотив знаменитых «кирпичиков» про парнишку, который «лет шестнадцати на большой пароход нанялся.»

Там были очень сильные слова, которые трогали меня до глубины души:

Но спеть ее своей симпатии я не успел. Нас выписали, интернат заработал, оставшихся больных из школ увезли в центр, в инфекционную больницу.

И тут я снова получил записку. Меня просили о свидании.

После отбоя я вылез в форточку и отправился с гитарой через плечо в центр мимо дощатых зоновских заборов.

…Окна заразного барака выходили во двор больничного городка. Я постучал в окно, на котором была приклеена записка: « Мы здесь!», и тотчас в нем появились наши девчонки. Они открыли форточку и та, которая была мне всех дороже, попросила ласковым голосом:

– Спой нам что-нибудь, Толя!

Я ударил по струнам промороженной гитары и затянул чувственно:

Тихий больничный двор, казалось, насторожился. Но я пел все громче и громче, поскольку девчонки из окна заразного барака дарили мне улыбки и воздушные поцелуи.

И тут девчонки завизжали и повалились с подоконника. Я обернулся. На меня во весь опор летел больничный сторож с занесенной для удара метлой. Я бросился на убег.

…Вернувшись в интернат после отшумевшей эпидемии, мы уже не нашли в своих рядах Вовки Зайцева. Куда он делся – никто не знал. И в школе мы его тоже не видели.

Хотя расскажу об одной истории, которая произошла до эпидемии.

По субботам мы уходили из интерната в деревню. И вот однажды мы с удивлением обнаружили, что вместе с нами идет Вовка Зайцев. Его пригласил в гости Коля Манин. Колька был старше меня на четыре года, но я учился в восьмом классе, а он только в шестом, потому что в каждом классе сидел по два года. Мне кажется, что в школе он просто валял дурака, потому что постоянно играл в карты на деньги и почти никогда не проигрывался. И вот Колька ведет короля поселковой шпаны в гости.

Обычно мы приходили в деревню затемно, и, не заходя домой, шли в деревенский клуб на танцы под радиолу.

Колька тоже вместо дома повел Зайцева в клуб. И тут они оба показали себя. И Колька, и Вовка уселись, закинув нога на ногу, и закурили.

Заведующая клубом попросила их выйти, на что Вовка отвечал ей по – хамски: