Но меня уже подстерегла новая напасть. Фантомные боли в несуществующих ногах, а вместе с ними – жестокая бессонница. Рассказывать об этом отцу я не стала, опасаясь нового медицинского турне по миру, и догадываясь уже, что такое не лечится, ведь как можно вылечить то, чего нет? Проблема была исключительно в моей голове, и я надеялась одолеть её один на один.

Потянулись бесконечные ночи, которые я проводила без сна, вопреки всем ранее прописанным мне седативным препаратам, слишком измученная для того, чтобы пытаться чем-то себя занять. Ноги болели и пульсировали, дёргающие судороги скручивали мышцы, которых не существовало. В попытке успокоить боль, я бессознательным жестом прикладывала ладони туда, где она гнездилась, но они встречали лишь пустоту и прохладу простыней. Созвездия сентября смотрели сквозь прозрачную крышу моего нового жилища, а о приближении спасительного утра, которое прогоняло фантомные боли, как и любые другие ночные призраки, меня оповещала яркая жёлтая звезда, появляющаяся над горизонтом там, где скоро должно было взойти солнце. Я ждала эту звезду, радовалась её ровному, без мерцания, свету, удивлялась тому, насколько она яркая по сравнению с другими звёздами. И, конечно, однажды захотела узнать как зовут мою предвестницу зари.

Это не составило труда. По запросу "яркая жёлтая утренняя звезда" Яндекс сообщил мне, что никакая она на самом деле не звезда, а планета Венера. Почему-то сей факт привёл меня в щенячий восторг, и я кинулась сначала читать о Венере то, что нашлось в Википедии, потом посмотрела пару документальных фильмов на Ютубе, и к вечеру знала о нашей ближайшей соседке по Солнечной системе столько, сколько вряд ли знала о самой Земле. И было нечто завораживающее, нечто почти сакральное в том, чтобы понимать, что за ровным золотым сиянием моей утренней звезды скрывается чуждый и враждебный мир с ядовитой атмосферой, кислотными дождями, и температурой плавления свинца под вечными тучами.

В тот день я впервые ждала ночи, а не боялась её. И, дождавшись, лежала в постели, смотрела сквозь стеклянный купол на подмосковное небо с редкими точками звёзд, и думала о том, что за каждой такой точкой скрывается целый мир, совершенно чужой, непохожий на наш, но наверняка по-своему прекрасный, как прекрасны базальтовые пейзажи Венеры в вулканическом дыму. Я думала о том, насколько невообразимо огромна и разнообразна Вселенная, и как перед ней ничтожны мы, люди, в своей ежедневной букашечьей суете. И разве важно, при таких-то масштабах, наличие или отсутствие у меня ног? Ведь с ногами я или без, а Земля и Венера всё равно будут вращаться вокруг Солнца, Солнце – вокруг ядра галактики, да и сама галактика наверняка тоже вращается на орбите чего-то совсем уж непостижимо огромного, про что я ещё не знала, но теперь имела твёрдое намерение узнать.

До утра созвездия кружились надо мной в своём извечном медленном танце, и моя голова тоже кружилась от ещё неясного и непонятного, но сладостного предчувствия счастливых перемен. А ещё до того, как над горизонтом наконец-то зажглась жёлтая искра Венеры, я спала крепким, абсолютно здоровым сном человека, вернувшего себе душевное спокойствие. Спала, ещё не зная о том, что кричащие от боли призраки моих более несуществующих ног в ту ночь были закляты и исчезли навсегда.

Отец увидел перемены во мне сразу. И не потому, что я больше ни на что не жаловалась (я и до этого не жаловалась, опасаясь нового нашествия докторов в наш дом), а по блеску в глазах, по вернувшемуся на моё лицо румянцу, по неуверенной пока ещё, но искренней улыбке. По всему тому, что и отличает живого человека от мёртвого. Наверное, сначала он боялся в это поверить, может быть, думал, что просто моё посттравматическое расстройство приняло иную форму, перетекло из депрессивной заторможенности в нервную возбудимость, но когда допытался до причины проснувшегося во мне интереса к окружающему миру, был готов на всё, лишь бы не дать ему снова угаснуть.