Но пока я тревожилась, отец действовал.

На исходе июля по его приглашению нас навестил известный архитектор. Настолько известный, что его имя было знакомо даже мне. Архитектор обошёл дом, запросил чертежи, по которым тот был построен, поднялся на крышу, что-то набросал стилусом в своём планшете, показал отцу и исчез.

А на следующий день появились строители. Они чертежей не просили и планшетами не трясли, а сразу взялись за дело. И постепенно, но быстро над третьим этажом, "откусив" львиную часть покатой черепичной крыши, возникла куполообразная надстройка из сияющих стеклянных граней в металлических рамах.

Выглядело это дико футуристично. Как космическая база где-нибудь на Луне или на Марсе. Сам отец хранил интригу, но я, конечно, уже догадалась, что именно он задумал и для кого. И почти радовалась, представляя как буду ложиться спать в тепле и комфорте, но без угрожающих тисков замкнутого пространства вокруг себя. Почти, потому что радоваться по-настоящему ещё не могла. Ещё слишком скучала по хорошенькой девочке в джинсовых шортиках. Ещё очень хорошо помнила грохочущую темноту подземелья. Ещё не смирилась со своими утратами и не стала единым целым с креслом на колёсах.

Строительство и лето подошли к концу одновременно. Я думала, что первое сентября в этом году для меня окажется рядовым днём, ведь я больше не училась в гимназии, но с утра вместо Татьяны кофе мне под яблоню принёс отец собственной персоной. Принёс и сообщил, что моё новое жильё готово и теперь я могу высказать пожелания по поводу его обустройства.

Наверное, это был мой самый, пусть не счастливый, но светлый день после встречи с Великим Червём. Сначала мы с папой вместе пили кофе в саду, прямо на траве, что само по себе уже стало запоминающимся эпизодом, затем поднялись наверх, где я впервые изнутри увидела то, что впоследствии мы с Юсиком назовём нашей обсерваторией. Конечно, помещение не было полностью стеклянным. Прозрачный купол начинался примерно в метре от пола, зато возносился на высоту четырёх, а в диаметре имел не меньше восьми. К нему с третьего этажа, из маленькой комнаты неопределённого назначения вела лестница-подъёмник, слишком узкая для того, чтобы пропустить громоздкое кресло, поэтому позже там и появилось другое, складное и лёгкое.

– Вот, – осторожно сказал отец, снимая меня с сиденья подъёмного механизма, – Пока не очень удобно, но когда встанешь на протезы, лестница тебе будет нипочём.

Тогда я впервые услышала о протезах, но не обратила на это внимания, впечатлённая тем, сколько света и неба в моём новом жилище.

Мебель мы выбрали тут же, листая каталог в отцовском смартфоне. Идею пригласить дизайнера я отвергла – это заняло бы лишнее время, а мне уже не терпелось заселиться под прозрачный купол. И, как оказалось позже, к дизайнеру действительно обращаться не стоило, ведь всё равно пришлось всё переделывать и перестраивать, потому что скоро в мою жизнь вошли звёзды, а с ними – целый мир – неведомый и необъятный. Небесный. Взамен почти утраченного мною вместе с ногами мира земного. И по сей день я не могу сказать, какой из этих двух миров делал меня счастливее…

Сентябрь пришёл ясный, тёплый и солнечный, бабье лето удалось. Но то, что у психически нездоровых людей называется осенним обострением, не миновало и меня. Нет, моя клаустрофобия не усилилась, не в последнюю очередь благодаря тому, что жила я теперь, как Карлсон, на крыше, почти под открытым небом, если не считать прозрачного купола из особо прочного стекла, которое, по словам отца, можно было разбить разве что выстрелом в упор. И, зная, что в любой момент могу вернуться под этот купол, гораздо спокойнее чувствовала себя и в самом доме, пусть по-прежнему старалась там не задерживаться.