– Наверно, это были мои самые счастливые дни, – сказала я не то по-прежнему внимательно слушающему меня Юзефу, не то уже самой себе, – Я уезжала в Москву почти каждый день…

– А гимназия?

– Так каникулы же начались. Это в июне было. Ровно два года назад.

– И тебя не потеряли?

– Сама удивляюсь. Но папа тогда очень занят был, Муртаза с ним постоянно находился, а Татьяна в отпуск ушла, вместо неё мы просто пару раз в неделю клининг вызывали, а еду из ресторана заказывали.

– Всё как нарочно прям, – заметил Юсик, озвучив и мои мысли.

– Ага. Я тоже потом думала, что, может, судьба? Может быть, это и должно было случиться со мной? Знать бы ещё зачем…

– Про судьбу и я много думал. Когда родители и сестрёнки в той маршрутке разбились. Я ведь с ними должен был поехать. А не поехал, знаешь почему?

– Почему?

– Ногу подвернул, растяжение было. Просто шёл по улице, а нога как будто куда-то провалилась! Хотя дорожка ровная была, я потом специально ходил смотрел. Тоже судьба? Зачем-то нужно было, чтобы я в живых остался?

– Конечно, нужно, – осторожно ответила я, – Вот станешь известным художником, люди будут смотреть на твои картины и радоваться. Искусство – это же очень важно, не меньше,чем наука. Оно нас лучше делает.

Но Юзеф качнул головой.

– Вряд ли стану художником. Я наверно, знаешь кем стану? Твоим водителем или охранником. Как дядя Муртаза у Льва Тимофеевича. Он меня к этому и готовит.

– Он сейчас, конечно, может готовить тебя к чему угодно, однако решать это не ему, – сухо отозвалась я. Не понравилось мне, как Юзеф это сказал. Слишком покорно.

– Старшим виднее, – возразил он, – Они жизнь прожили.

– Это тебе тоже Муртаза сказал?

– Нет, так папа говорил. Они с мамой до свадьбы даже не были знакомы, их родители между собой так решили. И мама тогда сильно плакала, да и папа не хотел жениться. А потом они знаешь как полюбили друг друга? Ни разу не ссорились, никогда! Поэтому всегда нужно слушать старших в семье, они знают, как будет лучше.

От таких рассуждений я на какое-то время лишилась дара речи и только глупо моргала. Потом возмутилась:

– Средневековье какое-то! Дичь!

Юзеф не обиделся, терпеливо объяснил:

– Это так кажется. А если потом посмотреть… Вот разве тебе Лев Тимофеевич разрешил бы уезжать к каким-то там диггерам? Но ты его не спросила, и что получилось?

Наверно, я изменилась в лице, потому что он сам испугался своих слов и умоляюще заглянул мне в глаза.

– Юля, извини! Я дурак!

Признаюсь, ответить что-нибудь резкое очень хотелось. Отчасти заслуженно, потому что жестоко тыкать людям в лицо их роковыми ошибками, которых всё равно уже нельзя исправить. Но Юзефу было всего двенадцать лет, он недавно потерял родителей и оказался в чужом городе, где у него никого нет, кроме строгого дядьки… и может быть, меня?

Поэтому я сделала глубокий вдох и кивнула:

– Ты не дурак, ты прав. Папа не разрешил бы мне ездить на те тусовки. А уж Мстислава и близко бы ко мне не подпустил.

– Какого Мстислава?

– Из-за которого всё и случилось.

Этому парню шёл двадцать первый год. Против моих тринадцати. Скорее всего, он сразу положил глаз на малолетнюю дурёху, возжелавшую неформальной свободы, и наше знакомство с продолжением не было случайностью. И, по несчастью, совпало с тем самым периодом, который случается в жизни каждой девочки, когда она вдруг осознаёт себя привлекательной для противоположного пола. А у меня все поводы для этого имелись, поскольку внешностью я удалась в свою непутёвую биологическую родительницу, которая прыгнула в постель отца прямо с модельного подиума, то есть наверняка была весьма недурна собой, пусть я никогда и не видела её фотографий. Но иначе от кого мне достались пышные кудри цвета ржаных колосьев, трогательно голубые глаза, пухлогубое личико, и длинные точёные ножки?